Не в силах больше смотреть на все это, вскакиваю на ноги и, буквально выпрыгнув из той ямы, где сидел, бросаюсь в сторону. Никто меня не держал, не мешал. Каска закрывает глаза, свешиваясь вперед, машинально толкаю ее назад. Бежать, бежать отсюда куда глаза глядят…
Внезапно в нескольких метрах от меня земля встает дыбом, больно бьет в ноги, что-то явно взрывается. Грохот, огонь, что-то свистит в воздухе, и вдруг я чувствую удар в живот, да такой сильный, что я охренел просто. Все вокруг сразу померкло, видел только землю под собой, звуки так же исчезли. Вакуум, не иначе. А еще, кажется, даже время остановилось.
– А-а-а!
Как же больно! Смотрю вниз, винтовку давно бросил, руки сами тянутся к животу, туда, где больно. А боль была страшной, как будто мне шампур раскаленный вставили в брюхо и проворачивают. Воображение разыгралось, так и представлял себе эту картину.
Что это? Это моя кровь? Голова закружилась, все руки у меня красные, с них что-то медленно, тягуче стекает и капает на землю. Больно так, что я мгновенно начинаю орать, паника в голове сводит с ума. Крутит, жжет, режет, слов не хватает, чувств – тоже, в голове – туман и страх. Как же больно! Что мне делать? Упав на спину, начинаю кататься по земле. От этих выкрутасов становится еще больнее, но остановиться не могу. Страшно и больно, голова просто выключилась. Голос срывается на настоящий визг, верещу как поросенок прямо, но ничего не могу с собой поделать.
– Помогите, помогите! – ору я, но никто не спешит ко мне на помощь.
Мне очень больно! Меня что, ранили? Или убили? А как это, когда убьют? Почему, почему я? Немцы же хорошие, почему я у красных, а не с той стороны? Господи, как же больно-то!
Где эти, врачи, или, как их, санитары, что ли? Почему никто ко мне не идет? Ведь так больно! Должен же кто-то прийти. Почему никого нет?
Силы уходили, боль была очень сильной, и, главное, мне было так страшно…
Внезапно свет тухнет, ничего не вижу больше. Где я опять?
Боль вроде уходит. Откуда-то слева приходит свет. Скашиваю глаза: лампа. Машинально щупаю живот. Ничего там нет, никакой крови, да и боль окончательно прошла.
– Как тебе? – Опять голос деда раздался справа от меня и заставил подпрыгнуть. – Долго прожил? Хоть чуток понял, сколько жил на войне обычный солдат? Что испытывали люди, когда на них пер враг? И это все на маленьком клочке земли. Знаешь, сколько таких, как ты, было, да там, в полях и лесах, и осталось?
Ответить я не успел: вошла медсестра, а дед, или видение, исчез. Мне вновь поменяли капельницу, но уснуть не мог. Лежу, смотрю в потолок, не понимая, что такое со мной случилось и как это переварить и вообще воспринимать. Галлюцинации? Гипноз?
Уснул под утро. Видения не повторялись, но перед глазами все еще стояла картина, как мои руки становятся красными от крови, как пытаюсь заправить вываливающиеся кишки назад, себе в живот. А мозг посылал мне ощущения боли, которые я испытал. Настолько явно и реально все было, что до сих пор кажется, будто в животе все кипит. Неужели после таких ранений можно выжить? Там же не от ран, а от боли с ума сойти можно. Как такое вытерпеть?
– Нам помешали вчера. Продолжим разговор? – слышу знакомый голос.
Я проснулся от прозвучавшего голоса, открыл глаза и повернул голову в ту сторону, откуда слышал речь. Увиденное заставило вздрогнуть всем телом. Дед!
– Ты чего, дед? Что ты со мной сделал? Почему я видел такое? – аж заорал я.
– Ничего особенного, – усмехается тот. – Ты же говорил, что я вру все, война была прогулкой, немцы нам свободу и мир несли. Вот и посмотри теперь сам, какую свободу они несли. Не обделался в прошлый раз? Ну, это поправимо!
После его слов я вновь куда-то «улетаю». Опять небо, деревья, трава под ногами. Слышу, разговаривает кто-то рядом. Поворачиваю голову. Опять такие же мужики в старой форме, все потные, отсюда вижу, что одежда у них сырая насквозь. А я вновь сижу на земле и чувствую себя как-то неуютно.
– Эй, парень, – кричат мужики и смотрят на меня, – ты чего, утомился, что ли? Некогда лежать, идти надо!
Теперь куда-то идти требуют. То вставай и стреляй, теперь топай куда-то. Ладно хоть не стреляют и не взрывают ничего поблизости, даже наоборот, тишина такая стоит, аж в ушах звенит.
– Где я? – выдыхаю слова, но язык еле ворочается.
– Известно, где, – хмыкает еще один из солдат. – В лесу!
Ко мне подходят и пытаются поднять, но быстро отпускают обратно.
– Ты чего, обосрался, что ли? – презрительно глядя на меня, начинают ржать мужики.
Их смех разозлил, но что я могу сделать?
– Я-я, – вновь, как и первый раз, открываю рот, но выходит какое-то блеяние вместо слов. Краснею и бледнею, уши горят огнем, а еще чувство стыда и брезгливости к самому себе.