Вообще-то, традиционно такую способность было принято называть Даром Темного.
Но! Подарок, это ведь что такое? Это что-то хорошее, приятное или, на худой конец, полезное для одаряемого. Ну, так это у других…
Кому-то досталась способность к знахарству — травы распознавать и недуги людские наложением рук лечить, кто-то мог тучки сгонять для дождя своевременного, а у кого-то получалось и с животными беседовать. И такие умельцы повсеместно уважением пользовались, принося своим даром пользу людям, а себе родимому и близким — медяки кучкой, а то и серебрушки.
А вот ей, горемычной, совершенно ужасный и опасный Дар достался — магическая сила, нацеленная на огонь! И когда отцу стало понятно, что Дар дочери может нести опасность для окружающих, он вынужден был задуматься о ее будущем. Вот тогда-то и вспомнил он о дядюшке — Великом и Всесильном Волшебнике. Так, по крайней мере, о нем говорили в семье.
Формально господин магистр Вальсе дядюшкой не был, а приходился каким-то там прапрадедом. Она не знала точную степень их родства. Ему было больше двухсот зим, и никто из ныне живущей родни его, кажется, никогда и не видел. Но все о нем знали. И о замке его, Воронья Кочка, тоже понятие имели.
Эдакая семейная легенда, которую рассказывают детям из поколения в поколение. И не важно, что предмет этих рассказов все это время был жив и вполне здоров, а поколения его потомков, слагающие о нем сказки, уходили, сменяясь новыми.
Но в этих легендах было одно упоминание, за которое и ухватился отец, напуганный бесконтрольностью дочериного Дара. Упоминание то было кратким, но информацию заключало в себе довольно ценную. А именно, что когда-то, зим сто назад, в одной из ветвей семьи был такой же, как и Вальса, одаренный ребенок, а дядюшка не отказал, взялся за его обучение.
Много зим отец писал знаменитому родственнику, умоляя его помочь и в их беде.
И вот она здесь, в мрачном старом замке, тяжело придавившем каменистый холм посреди Черного болота. И этот замок именно такой, как рассказывалось о нем в тех пугающих семейных преданиях, слышанных Вальсой в детстве. Темный, изъеденный ветром и дождем камень стен. Плющ, густым пологом ниспадающий от самой крыши и закрывающий узкие окна. Тучи ворон, начинающих кружить над башнями чуть солнце ступит к горизонту, и сизый туман от болота, поднимающийся к ночи и укутывающий его почти до полуденной трапезы.
И еще гнетущая атмосфера, темным покрывалом обволакивающая его, которую начинаешь ощущать, едва замок покажется на горизонте.
Впрочем, насчет зловещей ауры замка она, может, и не права. Гэм вот, например, ничего такого не заметил.
Но когда над дубами впервые стали видны черные стрелы башен дядюшкиного замка, тогда и настигло ее осознание, что она уехала из дома на многие зимы, которые должна будет провести вдали от родных. И жить ей придется не просто с чужим человеком, а с тем, о ком всегда рассказывали, понижая голос до шепота, таинственные и жуткие истории. Вот откуда, наверное, ощущение черного зла, витающего над дядюшкиным домом…
От всех этих мыслей на душе стало еще тоскливей. А из-под тоски этой, сначала потихоньку, ползком, а потом все быстрее и быстрее, подгребая под себя все остальные чувства и мысли, полезла злость — на гадкого дядюшку, на Дар, никому не нужный, на судьбу свою бедолажную и даже на отца, который отпустил ее в такое поганое место!
Злоба ширилась и бурлила, раскаляя внутренности и обжигая ладони. Вальсе захотелось схватить платье — растерзать его, растоптать, а потом швырнуть к ногам дядюшки, чтоб не смел более пренебрегать и помыкать ею!
Но буря чувств, что всколыхнулась в ней, не позволила даже ступить с места — с ладоней хлынуло пламя, как вода из перевернутого кувшина, мгновенно воспламеняя своим жаром и старый гобелен на стене, и покрывало на кровати.
Опомнившись, Вальса стала сдирать горящую ткань и запихивать ее в очаг. Упав на колени, она засунула туда же и руки.
— Нужно успокоиться! — твердила она, уже зная, что иначе огонь, сходящий с ее ладоней, унять не удастся.
Пытаясь отвлечь свои мысли от насущных проблем, девушка по привычке стала разглядывать пляшущие в очаге оранжевые языки, которые жадно поглощали то, что она им дала в этот раз. Ярко с треском сгорал гобелен, почти без пламени, сворачиваясь в сизый кокон и пуская легкий дымок, тлело чудесное шелковое покрывало — всякая вещь горит по-своему, уж она-то это знала!
Меж тем, мысли ее, пометавшись и поскакав по всяким незначительным закоулкам, постепенно успокоились и, резко свернув в последний раз, привели Вальсу… к началу.