Тот успевает все же догнать его, и вот уже они оба стоят в скучной тишине холла, не привлекая внимания ни красно-фрачных лакеев, ни застегнутого на все пуговицы администратора. Я их не слышу, конечно, но вопрос Селби мне известен, а теперь я вижу и ответ. Ринки разводит руками, виновато улыбается, старательно разыгрывая этюд о проигрыше.
— Ваш выигрыш или проигрыш меня не касается, — назидательно говорю я, — но репутация игрока не подходит для партийного функционера, Освальд Ринки. Мне, возможно, придется сделать соответствующие выводы.
— Прошу извинить меня, советник, — не униженно, но даже с достоинством произносит Ринки.
Я морщусь, будто раздумывая, потом говорю, указывая на выход:
— Ладно. Подумаю. Выйдем в сад к бассейну. Здесь слишком душно.
Ринки счастлив, заметив мои колебания, и тут же устремляется к открытым дверям. Я догоняю его, и несколько минут мы втроем молча и не спеша идем по узкой тропе вдоль бассейна к воротам.
Внезапно я останавливаюсь и говорю:
— А ведь мы с вами давно знакомы, Освальд Ринки. Даже как-то сидели рядом.
Ринки удивлен или играет недоумение.
— Не имел такой чести, советник.
— Имели. Вспомните лесную хижину близ Вудвилля. Вы были тогда среди «пистолетников» Пасквы.
Актерски сыгранное удивление Ринки сменяется уже совсем не театральным испугом. Он пятится от меня, не сообразив, что стоит в нескольких сантиметрах от края бассейна.
— Стой, — кричит Пит.
Но Ринки уже потерял равновесие и ушел под воду, окатив нас фонтаном брызг. Секунду спустя он вынырнул и застучал по воде руками.
— Помогите! Тону!
Пит, подхватив его, слегка поднимает над водой.
— Подержите его так, Селби, — говорю я. — Не спешите.
— Но я же не умею плавать, — хнычет Ринки.
— Это тебе и не понадобится. Сразу пойдешь ко дну, если не скажешь, кому ты продал украденное письмо сенатора. Только говори скорее, а то Пит устанет тебя держать. Итак — кому?
— Паскве. За пятьсот франков. Вытащите меня скорее.
— Интересно, за что вам платит Мердок? Профессиональный «пистолетник», а попадается на мелкой краже, да еще сбывает украденное своему же сообщнику. А плавать надо учиться с детства, — поучительно говорю я и помогаю Селби вытянуть из воды промокшего Ринки.
— Я, пожалуй, пощажу вас. Ринки, — замечаю я, протирая носовым платком намокшие полы и рукава сюртука. — Ни Жанвье, ни Мердоку я ничего не скажу. Выигрыш можете оставить себе, двадцать пять франков дайте взаймы Питу, если он в них нуждается, а пятьсот франков, полученных вами от Пасквы, внесите в фонд избирательной кампании сенатора Стила. Вы же, Селби, доставите сейчас эту мокрую курицу домой, а то он еще простудится. Не беспокойтесь, жаловаться он не будет.
Глава XI
УБИЙСТВО
Через полчаса я нахожу в «Аполло» Мартина. «Аполло» — это действительно третьеразрядный кабак с длинной, обитой жестью стойкой бара и десятком деревянных, ничем не покрытых столов в закопченном и пыльном зале.
— Были в «Гэмблинг-хаузе»? Ринки нашли? — обрушивается на меня Мартин.
Я рассказываю, не скрывая своего удивления, зачем понадобилась эта авантюра Мердоку или Паскве.
— Пасква — личность немыслящая и несамостоятельная, — задумывается Мартин. — Видишь хвост Пасквы — ищи клык Мердока.
— Но зачем Мердоку платить пятьсот франков за документ, который он мог получить даром?
— Агентам тоже надо платить.
— Но почему между Мердоком и Ринки вдруг возникает Пасква?
— А роль прикрытия? Ринки прикрывают как лжепопулиста. Все очень просто, Юри, подумай сам. Ринки находит в столе у Пита рекомендацию, подписанную сенатором. Сообщает о «находке» по начальству. Получает распоряжение выкрасть документ и передать его Паскве. Кто-то уже придумал, как использовать его в какой-то пока еще не ясной для нас провокации. А Пасква лишь одно из звеньев цепочки.
Мартин рассуждает разумно. Но я помню это украденное письмо чистым бланком, который был нужен Мердоку, не успевшему выкрасть его до того, как он превратился в рекомендацию Питера Селби. Какую роль и в какой игре она должна будет сыграть?
— Пасквы и Репье здесь нет, — говорит Мартин. — Зато я вижу Бидо.
— Кто это Бидо?
— Я тебе рассказывал. Второй гангстерский ферзь. Покупает голоса для «джентльменов».
Я всматриваюсь и с трудом разглядываю толстяка с отвисшими розовыми щеками в пиджаке из зеленого бильярдного сукна. С какими-то столь же ярко расцвеченными типами он энергично играет в покер.
— Это тот, из которого собираются сделать пудинг?
— Тот самый, — подтверждает Мартин.
— Мне его не жалко. Меня тревожит исчезновение Луи.
— Штучки Мердока.
— А может быть, инициатива Пасквы?
— Кто ты для Пасквы? Не миллионер, не игрок и не сыщик. В общем, человек неопасный.
— Я видел, где и куда сгружались слитки.
— Никто не заметил, да многие и не знали, что в ящиках серебро.
В дыму и гомоне никто и не замечает, как от входа к центру зала проходят двое с полицейскими автоматами. Идущий впереди — почти двухметрового роста, в застиранной клетчатой рубахе, с черным платком, закрывающим лицо до глаз. Второй — с открытым лицом, лишь старенькая студенческая каскетка нахлобучена на лоб.
— Луи Ренье, — тихо говорит Мартин. — Тот, кто сзади.
Высокий с завязанным лицом подымает автомат, прижимая его к бедру, и кричит на весь зал:
— Получай, Бидо!
И продолжает реплику автоматной очередью. Но одним мгновением раньше, чем кто-либо мог это понять или предвидеть, происходит нечто совсем неожиданное. Шедший сзади Луи Ренье, держа автомат за дуло, бьет прикладом по рукам стрелявшего, и очередь прошла под столом по ногам сидевших за картами. Стрелявший повернулся, и ударом тяжелого башмака свалил молодого человека на пол, и тут же полоснул по столику второй очередью. Третья ударила в грудь пытавшемуся подняться Луи.
Все это происходит буквально за две-три секунды. Стрелявший обводит автоматом по залу и говорит:
— Сидеть смирно. Мои люди у входа. Все здесь на мушке. Кто двинетсясрежут.
Затем так же быстро, не снимая платка с лица, он нагибается и шарит в карманах Луи. Или кладет что-то, или берет, не вижу.
Никто не двигается. Мартин замечает вполголоса:
— Я узнал его.
— Кто?
— Наш друг Пасква. Под платком у него борода. Не ошибешься.
Стрелявший тем временем скрывается за дверью. Все сидят, как приклеенные к стульям. Только я тут же бросаюсь к Луи, лежащему на полу в трех шагах от меня. Это действительно Ренье. Грудь его пробита тремя или четырьмя пулями. Крови немного, но смерть очевидна. Я лишь успеваю засунуть руку в карман, заинтересовавший убийцу, и изъять из него сложенный вчетверо лист бумаги.
— Убит? — спрашивает меня подбежавший юный официант, пытаясь поднять Луи.
— Не трогай. Мертв. Зови полицию, да поскорее.
Юноша, торопливо вытирая запачканные кровью руки о фартук, срывается с места. Столик с убитыми окружают завсегдатаи кабака. Слышатся голоса.
— Это Бидо со своей тройкой.
— «Джентльменские» сборщики голосов.
— Говорят, так. А кто им платит? Рондельцы или церковники?
Я стою над телом Луи, чувствуя боль в сердце. Словно кто-то проткнул его длинной булавкой. Стенокардия? Нет, смесь горечи, жалости и душевной муки: ведь это мы послали парня на верную смерть.
Мне очень хочется достать листок, спрятанный у меня под бортом сюртука, но я понимаю, что сейчас этого делать нельзя. Уже входит в зал за мальчишкой-официантом рослый полисмен с нашивкой сержанта на темно-зеленом мундире в сопровождении двух рядовых полицейских.
— Все видели убийство? — спрашивает сержант у собравшихся вокруг столика.
— Я со времени начала стрельбы ничего не видел, — нехотя говорит один.