Когда не бывает вечерних занятий или собраний, мы идем в кино, на футбол. Или занимаемся в библиотеке. Всегда в одной и той же — в библиотеке дома-музея Маяковского, в переулке Маяковского, бывшем Гендриковом.
Однажды приходим сюда — почти все места заняты, ни одного свободного стола.
— Ничего не поделаешь, рассредоточимся, предлагает Курский.
Мы «рассредоточиваемся». Я замечаю пустующее кресло в углу зала за маленьким двухместным столиком. За столиком сидит пышноволосая девушка в белой вязаной кофточке.
Я спрашиваю:
— Свободно?
Она поднимает голову, смотрит на меня, держа в зубах кончик карандаша, потом вынимает его изо рта и произносит подчеркнуто безразлично:
— Свободно.
Я сажусь, раскладываю свои книги, начинаю читать и вдруг ловлю себя на том, что не читается.
Смотрю на свою соседку.
Несколько раз отрываюсь от книги и вижу пышные каштановые волосы, длинные ресницы, чуть шевелящиеся пухлые губы.
Убеждаю себя: надо читать! Но опять — эти ресницы, эти губы…
Видимо, девушка чувствует на себе мой взгляд, поднимает глаза. У меня такое чувство, словно я в чем-то провинился и пойман с поличным. Мне жарко. Наверно, я сильно покраснел, потому что соседка, вернувшись к чтению, едва заметно улыбается. Улыбка, похоже, ироническая.
Смотрю в зал. Вижу Курского. Курский мне подмигивает. Конечно, он все видит.
Не помню, как начинаю разговор с моей соседкой. Кажется, спрашиваю:
— Что вы читаете?
Она отвечает:
— Учебник. По анатомии.
— В этой библиотеке таких книг нет.
— Я принесла с собой.
— Вы студентка?
— Нет, еще в школе. До института далеко.
— А почему — анатомия?
— Интересуюсь.
И снова целый час молчания, снова я сижу и смотрю в зал.
Мои товарищи собираются, выходят. Тучков делает мне знак рукой, чтобы я не поднимался, а Курский опять подмигивает, улыбается. Пошлая и дурацкая улыбка. Совсем неуместная.
«Мушкетеры» ушли. Девушка закрыла книгу. Я решаю: пора выходить.
В гардеробе подаю ей пальто и чужим голосом спрашиваю:
— Можно вас проводить?
Девушка улыбается — опять эта ирония! — говорит:
— Если вам так хочется…
И вот мы идем по Воронцовской.
Сначала молчим, потом я спрашиваю:
— А почему же все-таки медицина?
Вопрос мой, конечно, глупый. Но кто в таких случаях говорит умно?
— Хочу быть врачом, — отвечает моя спутница.
— Хирургом?
— Может быть. К нам в школу недавно приезжали врачи санитарной авиации. Рассказывали, как они летают, как помогают людям. Очень интересно! Представляете, садишься в самолет и летишь в какой-то далекий городок или поселок…
— Романтика, — говорю я.
Девушка не понимает, каким тоном произношу я это слово — серьезно или насмешливо. А у меня, по-моему, никакого тона вообще нет и язык деревянный.
— Вы не романтик? — спрашивает она.
— Романтик.
Снова идем и молчим. Глотов переулок, Лавров, Крестьянская застава… Тихо падает снег, матовым светом горят фонари.
— Ну, я почти дома, — говорит моя спутница.
— Скажите, а как вас зовут?
— Инга.
— А меня — Александр.
Я уже успокоился, мне стало легче, еще несколько минут, и моя скованность исчезает. Я говорю:
— Вот и познакомились.
Но в это время замечаю, что навстречу нам идет парень в распахнутом пальто. Идет и смотрит на Ингу, смотрит в упор. Между нами и им — несколько шагов. Мы отходим на край тротуара. Он — в нашу сторону. Поравнявшись с нами, парень задевает плечом Ингу. Пьяный? Нет, трезвый. По лицу видно.
— Нельзя ли поосторожнее? — говорю я.
Парень останавливается, поворачивается ко мне.
— Ты мне будешь делать замечания? — произносит он брезгливо. — Кадет несчастный!
Я ничего не думаю, ничего не решаю. Просто сама моя рука разворачивается и бьет нахала по челюсти. Удар, наверное, очень сильный, потому что парень падает.
Поднимаясь с тротуара, он угрожающе цедит сквозь зубы:
— Я из тебя котлету…
Смотрю на него, примериваюсь. Он — более рослый и, может быть, сильнее меня. Но отступать нельзя.
— А не хочешь бляхи попробовать? — спрашиваю его, снимая с шинели ремень. Ремень с тяжелой медной бляхой на конце — испытанное оружие.
Вокруг нас собираются люди. Улица была почти пустынной. Но так всегда случается: в любопытных недостатка нет.
Единой в мнениях толпа не бывает. Она немедленно раскалывается на два спорящих лагеря. Одни поддерживают одну сторону, другие — другую. И у тех и других абсолютно веские аргументы. Очевидцы, свидетели!