— Я влюблен до безумия, старина, — прошептал Макс Андре. — Это невероятно — как брак меняет мужчин. Ты давно должен был убедить меня отважиться на этот шаг. Хотя я благодарю Небо за то, что дождался Юдифи. Не правда ли, она божественна? — заключил он, пожирая глазами жену, болтающую с Валентиной.
Они все вместе направились в зал, где были накрыты столы с закусками.
— Она прелестна, — согласился Андре. — И я рад за тебя, ты заслуживаешь это счастье.
— Разве можно знать, что мы заслужили на этой грешной земле, как хорошее, так и плохое? — вздохнул Макс. — Но мы, мне так кажется, уже пережили самое страшное, что ты думаешь об этом? Что может быть ужаснее, чем эта чудовищная, дьявольская война, которая коснулась нас всех? — На короткое мгновение его смеющееся лицо потемнело. — К счастью, все уже в прошлом. Ты только вообрази: теперь я играю на бирже и намереваюсь удвоить свое состояние. Первый раз в жизни я зарабатываю деньги, даже пальцем для этого не пошевелив.
— Решительно, вы все сговорились! Ты уже второй человек, кто заводит со мной разговор о бирже этим вечером. Надо полагать, я отстал от поезда.
— Еще ничего не потеряно. Я могу дать тебе адрес моего биржевого маклера. Это удивительный человек, у него особый нюх на деньги… Ах, вот и вы, бесподобная Валентина! — воскликнул Макс, целуя руку жене друга. — Как всегда неотразимы!
— Оставьте вашу лесть при себе, мой дорогой. Я отлично знаю, что ваше сердце занято. Для вас существует лишь одна-единственная женщина в мире, разве я не права? — сказала Валентина, с улыбкой глядя на краснеющую Юдифь, чья головка была увенчана тюрбаном с перьями.
Макс осторожно взял жену за руку, как будто желая защитить ее.
— Я принадлежу Юдифи душой и телом, но вы, как солнце, никогда не перестанете ослеплять меня.
Валентина заметила насмешливую гримасу Пьера Венелля, но решила не обращать на него внимания и принялась расспрашивать Юдифь о ее свадебном путешествии на Капри. Молодая женщина что-то тихо бормотала в ответ, и Валентина была вынуждена наклониться к ней, чтобы лучше слышать.
После ужина разыгрывали призы вещевой лотереи. Юная Юдифь Гольдман чуть не умерла от смущения, когда ей пришлось подняться на сцену на глазах у всех присутствующих, чтобы получить выигранную шаль ручной работы.
— А вот вас бы ничто не испугало, — прошептал Пьер Венелль, поворачиваясь к Валентине. — Порой я задаюсь вопросом: вы вообще когда-нибудь испытываете страх?
— Лишь дураки ничего не боятся. Вы принимаете меня за дурочку? — ответила Валентина. — Нет? Тогда знайте, что я приберегаю свои страхи для более важных вещей и никогда не переживаю из-за мелочей. Именно поэтому я не боюсь вас, милейший.
Она оттолкнула стул, взяла расшитую бисером вечернюю сумочку и встала. Гордо поднятая голова, изящная походка — Валентина пересекла зал и подошла к мужу, не обращая никакого внимания на восхищенные взгляды, которыми ее одаривали мужчины.
Чуть позже, во время танца, Валентина неожиданно спросила Андре:
— А когда состоится рождественский бал для служащих?
— На будущей неделе, но почему ты спрашиваешь?
— В этом году твой отец не сможет присутствовать на нем, вот я и подумала, что могла бы сопровождать тебя.
Удивленный Андре задумался, с чего это вдруг Валентина решила доставить ему удовольствие. Никогда ранее она не посещала подобные мероприятия — всегда находила повод, чтобы отказаться. Но Андре был слишком счастлив и не стал задавать вопросы вслух.
— Ты будешь самой желанной гостьей. Бал состоится во вторник вечером, в семь часов.
Валентина лишь качнула головой. Она испытывала угрызения совести: это был единственный способ вновь увидеть Александра Манокиса, и она ненавидела себя за все эти увертки.
Образ молодого человека преследовал госпожу Фонтеруа денно и нощно. Она всячески пыталась стереть из своей памяти даже малейшее воспоминание о нем. Как такое случилось, что этот незнакомец очаровал ее? Как мог завладеть ее помыслами мужчина, не принадлежащий к ее кругу? Она просыпалась посреди ночи, охваченная томительным волнением, и размеренное, спокойное дыхание мужа мешало ей снова заснуть. Ее не столько угнетала мысль, что она предает Андре, как то, что она больше не может властвовать над собой. И вот несколько дней тому назад, ранним утром, лежа на постели в темноте, с широко открытыми глазами, она решила, что ей следует снова увидеть Манокиса. Она была убеждена: эта одержимость — всего лишь временное помешательство.