— Не утомительно будет — сразу в обратный путь?
— С чего ты взял?
— Разве ты…
— Кто же оставит тебя тут одного? Тогда лучше было бы вовсе не везти. Ты бы посмотрел на себя: такого — тебя возьмет первый же контроль. А в твоей сумке вряд ли наймется приличная одежда. Судя по весу — в ней что-то куда более массивное. Наверняка оружие. Угадала?
Чтобы угадать это, не надо было обладать ясновидением; так я ей и сказал. Она усмехнулась:
— Вот это совершенно лишнее. На Топсимаре ношение оружия — тяжкое преступление. Карается круто.
Оказывается, я не знал целой кучи вещей; к сожалению, их не было в справочниках. Не мог Король предупредить! Хотя — он-то тут вряд ли бывал, а информация при любой передаче что-то теряет, таков закон.
— Что же тут: мир без оружия?
— Его здесь предостаточно — но только у тех, кому оно положено. Всякий банк охраняется, но самый богатый банк Федерации по сравнению с Топсимаром — свалка утиля. Вывод подсказать, или сообразишь сам?
— Все ясно, — ответил я без воодушевления. — Почему только я не посоветовался с тобой перед тем, как лететь сюда?
— Наверное, потому, что я была далеко, — ответила Мартина очень серьезно. — Ладно. Пошли.
— Далеко ли?
— Устать не успеешь, — заверила она. — Хотя мотор опять придется тащить тебе.
— А если оставить — украдут?
— Это бы с полбеды. Когда ты в нем копался — тебе не пришло в голову, что таких моторов не бывает в продаже?
— В открытой, — согласился я. — Но ведь кроме открытой…
— Не здесь. Такой мотор можно доставить на Топси только нелегально. Так что если на него наткнется береговой патруль…
— Здесь и такой есть?
— Здесь есть все. Только от многого лучше держаться подальше.
— Уговорила.
Я отвинтил мотор, взвалил на плечо, левой рукой ухватил за петли увесистую сумку с диареактором — источником энергии для мотора.
— Командуй.
— Держись сзади в двух шагах. У меня на спине метка. И ступай внимательно: здесь не проспект.
— Усвоил.
И я послушно двинулся вслед за слабо светящимся кружком, прикрепленным к куртке Мартины между лопатками. С такой отметиной, невольно подумалось, удобно ожидать выстрела в спину…
Но выстрелов так и не прозвучало, и мы благополучно (хотя и не скажу, что очень легко) прошагали минут пятнадцать — сперва вверх по травянистому склону, потом — по узкой, петлявшей меж деревьями тропке. Шли, пока впереди не почудилось что-то более темное, чем сама ночь. Взламывая тишину, в той стороне глухо залаяла собака. Почему-то этот звук обрадовал меня: он был естественным, совсем земным.
— Стой! — едва слышно скомандовала Мартина. И — как мне показалось во тьме — что-то поднесла ко рту. Но никакого звука не раздалось, напротив, смолкла собака. Мы продолжали стоять, видимо, ожидая чего-то. Прошло с полминуты, впереди засветилось окно. А потом слабый свет обозначил и отворившуюся дверь. Человек вышел и медленно приблизился к нам.
— Кому не спится? — негромко спросил он, остановившись шагах в пяти. Луч звезды отскочил от предмета, который человек держал в вытянутой руке. Похоже, встретивший нас принадлежал к тем, кому разрешалось иметь оружие. Или же он не признавал законов. Я подумал, что второе было бы предпочтительнее. Голос человека был немолодым и хрипловатым. В нем звучала память о схватках со стихиями. Мне не раз приходилось слышать такие голоса.
— Онемели, бзинкшт?
— Абердох, это Мартина.
Бзинкшт, бзинкшт. Где это я?.. Бзинкшт!
— Сам вижу, — проговорил он ворчливо. — Давненько не встречались, девушка. А с тобой кто?
— Старый знакомый, — вступил в разговор и я.
— Да? — Это прозвучало крайне недоверчиво. — Что-то не припоминаю я таких знакомых…
— Да нет, — сказала Мартина, — это он шутит. Он просто…
— Помолчи-ка, девушка, — перебил он. — Шутники такие все уже перевелись. Знакомец, заходи в дом, ступай медленно и руки держи — сам должен знать, как… Дернешься — зажарю. А ты, Мартина, постой пока на месте. Все женщины — существа легковерные, вас провести — не успеешь глазом моргнуть…
Мартина промолчала, а он все ворчал, пока я не переступил через порог, чтобы оказаться в просторной и аккуратной кухне, занимавшей, похоже, больше половины всего строения. Диск под потолком давал не очень много света, но достаточно, чтобы нам разглядеть друг друга. Разглядывание заняло минуты полторы. Столько времени потребовалось и ему, и мне, чтобы за искусственным обликом, за личинами, которые носили мы оба, разглядеть подлинные черты. Потом он сказал — уже совсем другим тоном: