Резко обернувшись, Фейс встала спиной к окну.
— Я снова взяла девичью фамилию. Меня зовут Фейс Хайленд, — отчеканила она.
Арни поудобнее устроился на подушках.
— Ну и что с вами было все эти годы, мисс Хайленд?
Молодой женщине не хотелось признаваться, какую ужасную ошибку она совершила, однако ее не покидало ощущение, что Арни и сам обо всем догадывался. Она действительно была перед ним в долгу, но если бы хоть на мгновение поверила, что он всерьез хотел на ней жениться, то не повела бы себя, как героиня плохой мелодрамы, упав перед алтарем в объятия насквозь лживого Роберта. А в конце концов случилось так, что в час нужды перед ней оказался не он, а все тот же Арни, постаревший теперь на семь лет и сколотивший изрядное состояние в Сиэтле. Тогда он с мрачной решимостью вытер ее лившиеся потоком слезы, вопреки обыкновению воздержавшись от очередной нотации, — мол, знала ведь, чем это обычно кончается! Хотя все произошло на редкость пошло и обыденно: в конце концов Роберт заявил, что ни в коем случае не станет отцом и ей придется выпутываться самой… В довершение всего он выписал ей чек, который она тотчас же так глупо порвала, и был таков…
— Фейс, — прервал ее мысли Арни. — Я задал тебе вопрос. И хотел бы получить ответ.
Он направился к ней, и глаза женщины в панике заметались, ища выхода.
— Падать тут высоко, — решительно сказал Арни. — Не советую.
Сглотнув, Фейс вцепилась в подоконник.
— Разве это так важно?! — в отчаянии крикнула она. — Какое значение для тебя имеют подробности о моем браке? Тебе-то не все равно?
— Вовсе нет. Да, ты права, я позволил тебе выйти замуж за Роберта Броуди. Тогда мне казалось, что он имел на это право как отец твоего ребенка. Кому, как не ему, нести ответственность. Я также верил в то, что он любил тебя и хотел загладить вину. К тому же ты любила его — или верила, что любила. — Он провел рукой по волосам, которые не поддались, снова упав на лоб, и продолжил настойчивым, но уже менее резким тоном: — Мне вовсе не хотелось заставлять тебя страдать, Фейс.
— Страдать? — нахмурилась Фейс, не понимая. — Если бы вышла замуж за тебя?
— Вполне возможно. Ты была невероятно молода. А я и среди взрослых никогда не отличался терпимостью.
Она рассмеялась коротким, отрывистым смехом.
— Значит, все вышло лучше некуда, не так ли? И мне повезло, что ты не стал настаивать на данном мною слове?
— Вне всяких сомнений, — сухо отозвался Арни. — Тем не менее мне хотелось бы знать, что произошло в твоей семейной жизни. — Он шагнул к ней, затем остановился, слегка нахмурясь. — Источник новостей из Сноувилла пересох после того, как родители переехали в Сиэтл. Я купил им там дом. Но поначалу до меня доходили сведения, что ваши с Робертом дела идут неплохо.
Да, семья О'Грэди так, вероятно, и считала. Они были лучшими друзьями ее родителей и преданными партнерами по карточному столу. Обычно бридж настолько поглощал их внимание, что взрослые уже не замечали происходящего под самым носом. Именно их всепоглощенность картами и привела к тому, что она и Арни проводили много времени вместе, невзирая на разницу в возрасте. Оба росли с ощущением, что представляли для родителей не более чем досадную помеху для столь важного процесса, каковым была игра в двойной бридж.
Но Арни всегда обладал умственной закалкой, позволявшей ему посмеиваться над бездумным равнодушием родителей. Это была его семья, и он воспринимал родителей такими, какие они есть. Но он испытывал искреннее сочувствие к маленькой девочке, которой не хватало его врожденного инстинкта выживания, и старался вселить в нее ощущение безопасности и уверенности в себе. Пока она оставалась ребенком, смотревшим на него с немым обожанием, их отношения были основаны на взаимной привязанности. А потом, когда она вступила в подростковый возраст, все разительно изменилось…
— Фейс! — позвал Арни. — Проснись!
Она вздрогнула.
— Ты что-то сказал? Ах да, ты хочешь знать обо мне и Роберте.
— Иначе не стал бы и спрашивать. Хочешь верь, хочешь не верь, Фейс, но временами я думал: как ты там, чем живешь. Пожалуйста, просвети меня.
Он стоял на расстоянии вытянутой руки, широко расставив ноги и заложив большие пальцы рук за ковбойский пояс. И ей внезапно показалось, что последних семи лет жизни как бы и не было. Почти не было… Арни по-прежнему считал, что вправе приказывать ей, — и в этом не было решительно ничего нового. Однако что-то неуловимо изменилось. Он казался выше, еще мужественнее, и она ощущала его присутствие, как никогда раньше. Тогда он был еще ее старым другом и защитником… В прежние времена, когда у нее в животе словно что-то проваливалось, едва Арни входил в комнату, она обычно грешила на несварение желудка.