Льюис не ответил, молча разглядывая чашку с чаем. Бернард тоже был проблемой, но контролируемой. А вот что будет, если с него снять проклятье Воронов? Куда подастся человек, большую часть жизни убивавший по приказу? В разбойники? В наемники? Но Бернарду уже было пятьдесят восемь. В этом возрасте тяжело будет начать новую жизнь. А что делать с Рейвеном и другими бойцами?
Льюис тяжело вздохнул. Просто расколдовать всех и вернуться в Рейнпорт не выйдет. Он должен будет решить эту проблему до снятия проклятья.
— Ты расстроен, сын мой? Поделись, я всегда тебя выслушаю.
— Не могли бы вы звать меня просто Льюис? Меня несколько смущает ваше обращение. Я не слишком верующий человек и общаюсь с вами именно как с человеком, а не со священником. Надеюсь, вас это не обижает.
— Как пожелаешь, — ответил пастор Браун, — хотя жаль, что ты отказываешься от веры. Она поддерживает людей в смутные времена и не дает сломаться под грузом жизненных испытаний.
— Но она же туманит разум и не дает подвергать сомнениям ошибочные суждения, — возразил Льюис, — я как-то встретил Принца Ричарда на улице. Пока он видел во мне человека, он был снисходителен и почти дружелюбен. Я засмеялся над его титулом, а он даже не обиделся. Но стоило ему узнать, что я — Великий Ворон, и его словно подменили. Он собирался убить меня, и молить о пощаде было бесполезно. Он верил, что избран для очищения города от монстров, а я — всего лишь хитро маскирующаяся тварь. Почему он не видел, что Вороны — люди? И почему этого не видели…
Он оборвал себя, но пастор Браун его прекрасно понял.
— …мы с Уильямом Бломфилдом? Потому что реальность убеждала нас в обратном. Вороны творили в городе что хотели. Это ты запрещаешь им грабить и убивать, а Элдрик разрешал. Знаешь, я не то чтобы храбрый человек. Тогда я не смел призывать людей бороться с Воронами, боясь за свою жизнь. Но были те, кто не мог молчать. Люди прятали Принца Ричарда во время охоты на него, лечили раны Рыцарям или сами становились ими. Обычно Элдрик не обращал на это внимания, но если кто-то досаждал ему слишком сильно, он посылал своего жестокого пса, Сореса, разобраться с проблемой. И делалось это зверски, напоказ, чтобы все знали, что их ждет. Знаешь каково это — вечером говорить с другом, а утром видеть его медленно умирающим, прибитым к часовой башне, и молить бога, чтобы тот поскорее избавил его от мучений? Мы чувствовали себя такими бессильными!
Пастор Браун сгорбился и сцепил руки в замок.
— Почему людей не снимали оттуда, если они еще были живы? — тихо спросил Льюис.
— Не могли. Лестницы были коротки. Да и боялись: в любой момент могли прилететь Вороны, и спаситель присоединился бы к жертве. Мы верили, что только нелюди способны на подобную жестокость. Когда Принц Ричард воткнул голову Элдрика на пику, выставил на главной площади и объявил, что его тирания окончена, город праздновал это неделю. Господи, как же мы его обожали! Он был героем, освободившим нас от тьмы и постоянного страха смерти. Прекрасный Принц — это спаситель, символ света и надежд на мирную жизнь. Вороны исчезли с улиц, скрылись в тенях, и он постоянно охранял нас, спасая от редких нападений. Мы прощали ему все. Принц Ричард никогда не сомневался в том, что Вороны — зло, и не позволял сомневаться окружающим. Он действительно был великодушен и снисходителен к людям. Твой смех не смог бы его задеть: мелочность была ему не свойственна. Сильные люди ею не страдают. Но стоило хоть кому-то усомниться в его праве казнить Воронов — и он терял рассудок. Прекрасному Принцу нельзя было перечить в этом.
— Но почему?
— Я не знаю. Полагаю, он считал, что сомнения горожан обесценивали жертвы, принесенные им ради победы над Элдриком. С иного пути невозможно свернуть, особенно если мостил его сам, проливая пот, кровь и слезы.
— Надеюсь, мой путь не будет таким, — вздохнул Льюис.
Ему было о чем подумать.
В три часа он, как обычно, отправился на занятия с Джеком. У них не было какого-то конкретного графика, Джек выбирал день следующей встречи сам, согласовывая его с Льюисом. Но место оставалось неизменным: теплый солнечный парк, в котором днем гуляли люди и не бывали Вороны. Заниматься философией на природе нравилось им обоим.
— Я немного завидую твоему полету мысли, — однажды признался Джек, — ты часто рассуждаешь о вещах, которые я даже не замечаю. Постоянно находишь в них двойные и тройные смыслы. Как тебе это удается?
— Мышлению нужно учиться, и философия прекрасно в этом помогает. Она задает вопросы там, где другие обходятся поверхностными ответами. Взять, например, философию бытия. Как ты понимаешь последнее слово, Джек?