– Мне понадобятся твои молитвы, Бланка, – Альберт крепко сжал ее маленькую озябшую руку, наклонился и поцеловал еще раз, под смешки суетившихся вокруг жонглеров. Затем вскочил на коня и направился прочь, но, не выдержав, оглянулся. Так и запомнился ему Тур: громада собора святого Готьена с двумя растущими, еще недостроенными башнями, площадь перед собором с непрерывно снующим людом и маленькая замерзшая девушка в сером плаще.
Когда Альберт вступал на мост через Луару, представшая перед ним картина несколько потеснила сжимающую грудь тоску. Мост этот был совсем не похож на мост города Сомюра, только-только освободившегося из-под осады. Нет, это был торговый мост. По сторонам замощенного проезда были сооружены мастерские и лавки. Тут находились и оружейники, и суконщики, и аптекари, и старьевщики. Товар коробейников соседствовал с бутылями виноделов, рядком стояли кувшины с оливковым маслом, на лотке были разложены вафли и пирожные. Цирюльник стриг купца, а напротив, у клеток, бойко выкрикивал продавец птиц, но трелей щеглов не было слышно из-за шума и разноголосицы. Пузатый мельник сидел на мешках, отряхивая штаны, запорошенные мукой, и тут же бойко торговала упитанная молочница. Крестьяне из окрестных деревень, стуча деревянными башмаками, гнали скот в город, вклиниваясь в людской поток, а навстречу со скорбными важными лицами медленно брели отдохнувшие паломники, побывавшие накануне у мощей святого Мартина Турского. Тут были и монахи с надвинутыми куколями в черных, серых, коричневых рясах, закупающие для нужд монастырей всякую всячину; слепцы, калеки и попрошайки, умудрившиеся найти себе уголки и ниши, а хозяева лавок, недовольные таким соседством, неодобрительно и цепко поглядывали на них. Но Альберт быстро покинул мост, потому что приближались телеги с дровами, бочками, соломой, и было непонятно, как они проедут по мосту через всю эту цветастую толпу.
Заблудиться Альберт не боялся, потому что монастырь, как уверял монах, должен быть виден с дороги. Главное успеть до заката. Тур же оставил в душе историка сильное впечатление. Во всем чувствовался конец угрозе с севера, со стороны занятых англичанами замков. Хоть их загребущие руки не успели дотянуться до этих мест, но опасность витала в воздухе всю осень. Правда, городские жители спали относительно спокойно за городскими стенами, а вот крестьяне всю осень дрожали от страха за свои жизни и собранный урожай.
При мысли о Бланке словно тупая игла вонзалась под дых. Даже не игла, а спица. И эта невидимая спица в груди причиняла вполне реальную сутулящую боль. Приходилось прикрываться от Бланки, словно щитом, тяжелыми мыслями о зыбкости возвращения, до которого оставалось чуть больше суток, если не обманывал Крушаль. Предстоящий же разговор с аббатом скорее всего ничего не даст, думал Альберт, да и так уже все ясно. Разве что помыться перед возвращением… Но не пустись он в этот путь, так и не увидел бы никогда мир Средневековья, жестокий и удивительный. Однако путь по жестокому и удивительному миру закончен пока не был, и как показывала практика, в самый последний момент всегда может что-нибудь случиться.
Сзади раздался топот копыт, Альберт обернулся, нащупывая рукоять скорпиона, и тут же с облегчением выдохнул. Его догоняли Валентин и Стефан. Историк натянул поводья, дождался их и, расплывшись от радости в улыбке, сказал:
– Видать, большой крюк понадобилось вам сделать, братья-монахи, раз вы не избавились от лошадей.
– А вы, рыцарь, что-то слишком медленно ехали, раз нам удалось догнать. Не иначе как прелестница из объятий не отпускала? – усмехнулся Валентин. Лицо у него было усталым и грязным.
– Действительно, – погрустнел Альберт, – лучше встретить разбойника, чем красавицу. От разбойника еще можно убежать, но как убежать от прекрасной девушки?
– Она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы, – процитировал монах Екклезиаста. – А любовь женщины страшнее, чем драккары викингов. И тем не менее я рад, что вы перебороли искушение и сейчас на верном пути.
– Что вы знаете о любви, брат Валентин… – горько усмехнулся Альберт.
– Любовь самоотверженна и мстительна. Любовь – это бутон розы на рукояти меча. А я не всегда был монахом, – задумчиво произнес, как бы между делом, Валентин и добавил уже другим голосом: – Аббатство в каком-то лье отсюда. До заката успеем сесть в трапезной. Полагаю, аббат даст нам сегодня послабление и в еде, и в питье.
Всадники, не теряя времени на разговоры, продолжили путь, и тут только Альберт увидел, что седла монахи все-таки поменяли на старые, не военные. И когда только успели? Но говорить об этом не хотелось, чтобы не прикусить язык на скаку.