– Итак, что касается ритуала. Он будет проходить рядом с зеркалом. Скорее всего, в башне, где оно стоит, но может быть, и в другом помещении замка. В этом случае зеркало надо будет перенести.
– Не хватало еще зеркало разбить, – мрачно заметил Альберт, делая глоток вина. – Это будет двойное несчастье.
– Я не комментирую, я только передаю чужие слова, – салфеткой Крушаль вытер пот со лба. – Думаю, вы на месте разберетесь. Возвращаясь к ритуалу, замечу лишь, что рядом с зеркалом будет зачитано заклинание, возможно, что-то еще, – Крушаль неопределенно пощелкал пальцами. Николас не уточнил. Потом он встанет напротив зеркала и начнет в него вглядываться. Тут должно произойти возвращение его души в настоящее. Так говорится в манускрипте. Следом к зеркалу подойдете вы, тоже вглядитесь, и с вами произойдет то же самое.
Альберт в который раз поразился спокойной циничности агента, но виду не подал, тем более что ритуал его вполне устраивал. Очень устраивал.
– А что произойдет с телом? – спросил он. – Наверное, в освободившееся тело Жана де Бертье тут же войдет прежний хозяин? Он может мне помешать.
Глазки Крушаля забегали и остановились на управляющем.
– Полагаю, он будет некоторое время без сознания… Но захватите какую-нибудь дубинку на случай осложнений.
– Обязательно возьму, – сказал Альберт и опустил глаза, чтобы не было видно ехидного блеска.
– Но вот вроде бы и все, – сказал Крушаль, поднимаясь. – Я вас оставлю, в такую жару есть много не хочется. С меня вполне достаточно салата. Надеюсь завтра увидеть вас, Альберт, живым и здоровым.
– Спасибо. Я вас завтра поблагодарю, – ответил Альберт, понимая, что если все пойдет не так, он даже не успеет отомстить этим двоим. Однако после ухода Крушаля он нашел в себе силы невозмутимо поковыряться в рыбе, чему немало содействовали успокаивающие свойства вина, и поболтать с Филиппом, который был оживлен и весел.
И только в своей комнате Альберта вдруг озарило. Он вспомнил управляющего, вспомнил, где видел это уверенное ироничное лицо – в папке Крушаля, на цветной фотографии возле белой машины на фоне башни. Просто там он был с бородкой. Агент же потом фотографию изъял и незаметно сунул в портфель. Это было перед первым разговором в каминном зале. Альберт потер виски. Та фотография была без подписи, но кое-какие выводы можно сделать. Впрочем, это уже ничего не меняло.
7
Было еще темно, когда раздался громкий стук в дверь. Это был посыльный от аббата, который просил покинуть монастырь после утрени, когда монахи, отчитав молитвы, снова ложатся спать. Альберт довольно долго возился с доспехами, облачаясь самостоятельно. Он слышал, как за дверью нетерпеливо ходит монах, громко шмыгая простуженным носом. А накануне вечером историк не стал разбирать мешок: после разговора с аббатом было не до того.
Доспехи были местами ржавыми: никто не удосужился их почистить, прежде чем убрать на хранение. Альберту, который потихоньку прикипал душой к своему рыцарскому статусу, это не понравилось. Однако дареному коню в зубы не смотрят. Доспехи оказались хоть и простенькими, но подходящими идеально, а это было самым главным. Кольчуга, до колен, с рукавами, правда, не усиленная металлическими пластинами, пришлась в пору. Наручи были двухсоставные, без налокотников. Поножи на голени и металлические ботинки подошли превосходно, а вот с поножами на бедра вышла оказия – лопнул один из высохших ремней. Естественно, второй доспех Альберт для симметрии надевать не стал. Меч был неплохой, но тоже со следами ржавчины. Впрочем, Альберт больше полагался на цеп, не зря ведь правая рука Уолша была больше и мускулистей: возможно, именно от тренировки с цепом, потому как усилий это оружие требует основательных. Шлем был типа топфхельм, с верхом в виде усеченного конуса, цельный, полностью закрывающий лицо. Это оказалось не очень удобно, так как Альберт рассчитывал путешествовать в шлеме с открытым забралом.
Доспехи еще хранили тепло кельи, когда Альберт вышел во двор, и монах привел из конюшни лошадь, сытую и бодрую. Наконец ворота были открыты, и с первыми лучами солнца гостеприимная обитель осталась позади. Альберт подумал было, не сделать ли небольшой крюк до Шартра-на-Луаре, чтобы навести справки по поводу Минстерворта и его обоза, да только не знал, с кем там можно поговорить, а кроме того, его могли узнать – все чаще приходилось себе напоминать, что он все-таки английский капитан. Правда, теперь на нем развевался плащ с госпитальерским восьмиконечным крестом белого цвета, нашитым на груди с левой стороны. Вот только капюшон в галопе так и норовил сорваться с головы, а ведь рыцари-госпитальеры были хоть и воинствующие, но монахи, и у них тоже выбривалась на макушке тонзура. Шлем же Альберт надевать не стал. А с момента путешествия Альберта до Сомюра путников на дороге заметно прибавилось. Значит, с английской угрозой в этой местности было окончательно покончено. Пропустить Курсийон Альберт не боялся: он навсегда запомнил тот перекресток – отчего-то дуб на перепутье врезался ему в память, хотя и не были развешаны на нем скелеты… Большая мощеная дорога между Туром и Ле Маном, по которой и передвигался сейчас Альберт, пересекалась в том месте грунтовой дорогой от замка.