– …Много лет назад я, окончив медицинский институт, работал в Эвенкии в небольшом посёлке. И довелось мне быть свидетелем событий, которые я, как естествоиспытатель, не могу объяснить с научной точки зрения.
И далее он рассказал Кириллу несколько странных историй, которые приключились с ним во время его многочисленных поездок в отдалённые посёлки и на геологические базы, расположенные в непроходимой тайге. Все эти истории были связаны с необъяснимыми исцелениями безнадёжных больных после того, как от них уже отказались врачи. Иногда это были охотники после несчастных случаев на охоте, иногда геологи, а чаще – местные жители, эвенки. Один из этих случаев запомнился Кириллу во всех деталях.
– …Я уже ждал вертолёт, чтобы лететь домой после планового облёта таёжных селений и охотничьих зимовий, когда за мной пришёл вездеход из соседнего посёлка. Молодой охотник-эвенк упал со скалистого обрыва, получив множественные переломы рёбер, переломы позвоночника и основания черепа, открытый перелом ноги. Это зрелище было тяжёлым даже для меня, а я к тому времени повидал многое. Я оказал первую помощь, сделав всё необходимое в таких случаях, но видел, что жить ему осталось несколько часов. Он был без сознания, уже начались воспалительные процессы, которые в тех условиях остановить было невозможно. Об этом я и сообщил его отцу, который ответил, что нужно, чтобы его сын смог продержаться хотя бы до завтрашнего утра. Когда я сказал, что это вполне вероятно, он успокоился и сказал мне: «Хорошо! Завтра уже Наксан приедет». После этого он лёг на пол в углу дальней комнаты и заснул, завернувшись в тонкое шерстяное одеяло. У постели раненого осталась его жена, совсем ещё молодая женщина, у которой я спросил, кто такой Наксан – друг её мужа или, возможно, брат. Она, казалось, не слышала вопроса, но после моей настойчивой просьбы сказала только: «Наксан видит Солнце даже ночью».
Когда пришло утро, молодой охотник, видимо, был уже на пороге смерти, дыхание его стало прерывистым, лицо приобрело зеленовато-синий оттенок. Я уже готовился зафиксировать смерть и выполнить все необходимые формальности, когда на дороге загрохотал дизель тяжёлого тягача. Водитель заглушил двигатель у самой калитки, и в окно я увидел, как из кабины с лёгкостью спрыгнул на землю, как мне показалось, молодой человек невысокого роста в обычном брезентовом геологическом костюме и чёрных резиновых сапогах. Лица его я сначала не рассмотрел, но когда он обернулся, я с изумлением увидел, что это пожилой эвенк. Лицо его выглядело старым, но двигался он легко и уверенно. Походка была твёрдой, а по тому, как он чуть выше обычного поднимал колени при ходьбе, было видно, что не так давно он много ходил по тайге.
Он вошёл в избу и дружелюбно поздоровался со мной, назвавшись Афанасием. Большой брезентовый рюкзак, до того висевший у него на одном плече, он аккуратно положил на стол. По тому уважению, которое ему оказывали хозяева, я понял, что это и есть Наксан. Я подумал, что он похож на одного старого целителя-травника, которого знал, когда жил в центральной России, и, конечно же, сразу догадался, что Афанасий является одним из тех врачевателей, которые до сих пор рождаются во всех точках планеты, словно для того, чтобы исправлять ошибки «официальной» медицины.
Он собрал в избе всех родственников раненого парня, которых смогли найти в тот день, рассадив их на полу по периметру большой комнаты, в центре которой был поставлен стол с лежавшим на нём раненым охотником. Он указал и место, на котором должен был сесть я – рядом с головой больного. Из рюкзака Наксан выложил сделанный из оленьей шкуры большой бубен, украшенный разноцветными ленточками, длинную колотушку, вырезанную из оленьего рога, и множество разных предметов – медные колокольчики, трещотки, ожерелье из медвежьих зубов, орлиные перья, пучки трав. Он облачился в длинную, почти до пят накидку, сшитую из выделанной шкуры лося, отделанную бахромой и расшитую разноцветными лентами и мелким бисером, а на голову надел островерхую шапку, отороченную рыжим лисьим мехом. С козырька шапки до половины лица его свисали тонкие кожаные полоски, так что лицо, и без того непроницаемо-загадочное, почти полностью за ними скрылось.
С этого момента его поведение изменилось. Движения его стали мягкими, словно у большого кота. Каждому из присутствующих он велел выпить по три глотка спирта, который принесли хозяева избы. Пока большую железную кружку со спиртом передавали по кругу, он начал петь хриплым голосом по-эвенкийски, тембр голоса изменялся непредсказуемо, переходя то в визг, то в рычание, сопровождалось пение ритмичными ударами бубна. Звук бубна имел очень низкий тембр, гул наполнил всё помещение, в окнах зазвенели стёкла.