Завершая свой рассказ, пожилой врач сказал Кириллу:
– Наксан уже давно умер, через несколько лет после той нашей встречи. До сих пор мне жаль, что я не познакомился с ним ближе. Но если вы, молодой человек, не боитесь неизвестности, можете попробовать найти кого-то из тех целителей. Не исключено…
Он не стал развивать дальше эту свою мысль, и, подавая на прощание руку, сказал вне связи с предыдущими словами:
– Наксан по-эвенкийски это «тот, кого озаряет небесный свет».
Накидывая на плечи пальто, Кирилл спросил:
– А что же означают те слова, которые он сказал вам при прощании?
– «Того дугэе ачин» означает «Огонь не имеет конца», – и, увидев, что Кирилл не понял, пояснил, глядя ему в глаза: – Жизнь вечна.
Глава 5. Тень на песке
Сидя на носу узкой и длинной деревянной моторной лодки, держась за её недавно окрашенный шершавый борт, Кирилл смотрел вперёд на прекрасный вид, открывающийся впереди, по курсу движения. Солнечный день и абсолютное безветрие создавали обманчивое впечатление покоя и полной безопасности. Позади остались впадающие в Вельмо извилистые таёжные реки – Куромба и Тея, Инчембо и Туктарма, выносящие в свои устья огромные массы песка и гальки.
– Еннгида! – крикнул Кириллу с кормы лодки Виктор, молодой охотник-эвенк, и улыбнулся во весь рот от радости, что увидел знакомые места, оттого, что наполнился силами девственной тайги и реки.
Большой полуостров в устье, являющийся естественным продолжением невысокой гряды, порос лиственницей и кедром, склоны его поднимались на сотню метров над водой, а на гребне гряды были отчётливо видны белые скальные выходы. Широкие каменистые косы, выложенные крупной окатанной базальтовой и известняковой галькой, окаймляли полуостров. Он выглядел доминирующим элементом в архитектурном ансамбле двух сходящихся речных долин и походил на могучий флагманский корабль, рассекающий тихую воду.
Прекрасная таёжная река была спокойна, на длинных плёсах её течение было настолько лениво-медленное, что плывущие по зеркальной глади воды листья, хвоя и ветки, упавшие со склонившихся над водой деревьев, почти стояли на месте, пока не попадали в стремнину переката, где их поглощала бурная круговерть кипящей воды.
– Если всё нормально будет, ночевать сегодня будем в устье Тахрадэ, – сказал Виктор, когда они обедали на левом, низком берегу Еннгиды. – Тут, однако, уже километров тридцать-сорок осталось. Я потом – туда, сам знаешь, у меня там участок, четыре избы срубил. Мне направо надо, стало быть. Продукты и бензин, однако, отвезу.
Виктор разговаривал по-русски с лёгким акцентом, но фразы строил правильно, производил впечатление очень уравновешенного и спокойного человека. Он помолчал немного, потом заговорил снова:
– Ты, Кирюха, парень-то городской, но я вот смотрю, молчишь всё, думаешь чего-то, и снаряжение у тебя небогатое. А городские, они тут болтают без остановки, восхищаются всё, фотографируют дорогими фотоаппаратами. Всё обещают потом фотографии прислать, а как уедут, так забудут. Водку вот опять-таки не пьёшь. Чего? Ты скажи, я пойму, я грамотный – в райцентре учился.
Кирилл улыбнулся неуверенной улыбкой и сказал смущённо:
– Только ты не смейся, Витя, хорошо? Не знаю, как и сказать. Я это… в общем, колдуна ищу, чтоб меня вылечил. Болею я.
– А-а-а….Вон оно что, – протянул Виктор. – А с виду-то и не скажешь – вон какой здоровый.
Он задумался, глядя на спокойное течение реки, на спине которой сверкала яркая дорожка отражённого солнечного света. Мелкая рябь на воде от лёгкого ветерка нарушала целостность сияющей жёлтой полосы, отбрасывая блики на привязанную к большому камню лодку, на лицо Виктора, на кружку с чаем, которую он держал в руке. Гипнотическое зрелище ярких пляшущих солнечных зайчиков захватило Кирилла, через мгновение его голова закружилась, а руки и ноги словно онемели и стали ватными. В ушах появился ровный гул, который нарастал стремительно, как снежная лавина, сошедшая с крутого склона.