Мне подумалось, что они выглядят как изрядно постаревшие, иногда плохо держащиеся на ногах, но до конца верные своему хозяину воины. «Похоже, у этих истуканов были свои прообразы – живые люди», – почему-то решил я, с любопытством вглядываясь в сглаженные формы каменных фигур и ясно представляя себе неудержимую конницу степняков, лавиной летящих в атаку на невысоких своих конях с мохнатыми ногами. Воображение, видимо, разыгралось настолько живо, что в ушах моих зазвучали гортанные крики и лихое улюлюканье, звон пластинчатых кольчуг и топот тяжёлых копыт заполнили небольшой дворик, усатые лица каменных воинов исказились в предчувствии столкновения, белая сталь кривых сабель засверкала на солнце... В этот момент кто-то сказал мне вежливо:
– Проходите, пожалуйста, ваша очередь.
Я вскочил на ноги, сконфуженно извиняясь и недоумевая, как я мог заснуть в такой ответственный момент?
Всё ещё не проснувшись окончательно, я открыл дверь и, больно ударившись головой о притолоку и одновременно споткнувшись о высокий порог, не вошёл, а, скорее, ввалился в комнату, пролетев её половину по инерции. Восстановив равновесие, я увидел светлое помещение размером четыре на четыре метра, невысокий потолок, два окна, письменные столы и горы бумаг на них…
Внезапно я вспомнил об инструкциях Олчеймаа и, развернув купленный в буддистской лавке белый, тонкого материала шарф, кадак, положил на него приготовленный подарок. Я подал подарок, пролепетав что-то несвязное, человек, сидевший за столом возле окна, принял его двумя руками и, приложив ко лбу, отложил в сторону.
Только теперь я смог рассмотреть того, с кем я ещё утром и не думал встречаться. Сидевший за письменным столом человек не был похож на шамана совершенно, это я понял сразу. Взгляд невольно подмечал детали: похоже, около семидесяти лет, крепкий на вид, крупная голова, низко посаженная на широких плечах, в густой седой шевелюре ещё сохранились пряди тёмных волос, не новая костюмная пара серого цвета, светло-серая рубашка с расстёгнутым воротом. Исходящая от него сила… нет – могущество. На лице, несмотря на почтенный возраст, почти нет глубоких старческих морщин. Глаза… Я их не рассмотрел, его глаза, потому что он сказал медленно:
– И что же привело вас сюда?
Голос его был сильным и ровным. Нельзя сказать, чтобы вопрос был неожиданным, но я оказался не готов, капли холодного пота собирались в маленькие ручейки и стекали мне за воротник. Язык болтался во рту как вывернутый пустой карман, а глаза, казалось, покрылись изморозью и застыли – так притянул их взгляд главного шамана. Огромный немигающий глаз – вот кем представился мне этот человек, казалось, он рассматривает меня со всех сторон одновременно, рассматривает без какого-либо удивления или любопытства. Я чувствовал себя амёбой под микроскопом. В животе образовалась пустота, в которую проваливались все мои попытки успокоиться.
То садясь на старомодный деревянный стул, то вскакивая с него и размахивая руками к месту и не к месту, я принялся косноязычно рассказывать, что жизнь моя зашла в тупик, что идеи, которыми я жил много лет, на поверку оказались пустыми, о том, что нет предела человеческим недостаткам, и моим в том числе. Я рассказал о своих снах, и о том сне, который остался для меня загадкой, сне, который я видел, когда странствовал вдали от жилья в горах Приполярного Урала.
…Устав после длительного перехода по горам, я остановился на ночёвку на плоском каменистом плато, разделяющем две широкие и длинные долины, по обеим сторонам которых лежали фиолетово-коричневые горные хребты. Несмотря на летнее время, на перевалах лежал толстый слой спрессованного снега. Аквамаринового цвета по краям и фиолетово-чёрное в середине горное озеро, расположившееся сотней метров ниже меня – в цирке горной цепи, привлекало к себе сотни огромных белых чаек. Издавая оглушительные хохочущие крики, они парили над озером и вытекавшей из него маленькой горной речкой, изредка взмахивая похожими по форме на серп молодой луны крыльями.
Холодный вечерний туман подкрался к старому, давно брошенному домику геологов, сколоченному из тонких досок, сквозь широкие щели в которых просачивалась сырость, и с ней – неясное, тонкое чувство беспокойства. Я видел, как тяжёлые пласты тумана белой клочковатой лавой сползали с острого гребня горы. Они утолщались прямо на глазах, словно вбирая объём из каменистых поверхностей скал.