– И так-то мне было ничего не понятно после наших встреч в Туве, – продолжил Иван, обмахиваясь сложенной газетой, – а теперь уж и вовсе всё запуталось… Слишком уж многогранная личность… И ещё эти крылья… Может быть, у нас были галлюцинации? Ведь не ангел же он в самом-то деле! Хотя, кто знает…
– Ну, имя, по крайней мере, у него другое, – сказала Ника, разворачивая пакет с гамбургерами. – Он сам нам говорил, что взял имя одного шамана, который жил сто лет назад где-то в таёжной части Тувы.
Кирилл заметил:
– Мне кажется, это были не совсем иллюзии… Ведь я тоже видел, как шаманы Еннгиды стали птицами.
Я неуверенно сказал:
– А что, если и на самом деле существуют люди, представляющие остатки тех древних цивилизаций, о которых говорил Марк? Ну, то есть, они скрываются от всех, но иногда появляются для каких-то целей…
– Для каких же таких целей? – скептически спросил Иван. – Научить четырёх ничем не примечательных людей шаманизму? Не очень-то интересная цель.
– А почему вы думаете, что нас обучают шаманизму? Очевидно же, что как будущие шаманы мы совершенно бесперспективны, – произнося эту фразу, Кирилл задумчиво глядел в тёмное окно вокзала. – Чтобы сохранить и передать шаманские знания, нужно, чтобы мы, по крайней мере, жили на той земле, от которой эти знания исходят.
– А я вам точно скажу, что это были вовсе не галлюцинации! – запальчиво воскликнула Ника. – Эти люди, кем бы они ни были, знают что-то такое, что и представить себе трудно. И я не удивлюсь, если узнаю, что они общаются как-то друг с другом на расстоянии.
– Мне тоже кажется, что все эти люди определённо знают друг о друге, – сказал Кирилл негромко. – Однако трудно сказать, много ли их в мире… Может быть, они даже здесь, на вокзале, только, само собой, не проявляют себя.
Невольно мы стали осматриваться по сторонам, пытаясь разглядеть что-нибудь особенное в мирно сидящих в креслах пассажирах. Однако через несколько секунд, как по команде, переглянулись и расхохотались – очень уж необычной была сама идея того, что где-то рядом есть люди-птицы.
И действительно, ничего сверхъестественного в окружавших нас людях не наблюдалось – одни из них спали, расположившись в неудобных металлических креслах, другие читали либо вполголоса разговаривали друг с другом. По виду все они были обычными людьми, ожидавшими своего поезда. В углу сидели двое православных монахов в длинных чёрных рясах, видно, что им тоже было очень жарко в этот душный вечер. Через минуту они встали и направились к выходу. Когда они проходили мимо нас, я заметил, что Кирилл вглядывается в их фигуры, напрягая зрение, и в какой-то момент он вполголоса ахнул, сказав:
– Не может быть...
Не вставая с кресла, он протянул руку и тронул рукав рясы одного из монахов, к этому моменту поравнявшихся с нами.
– Богдан! – позвал его Кирилл негромко, сдерживая нахлынувшие эмоции.
Тот резко повернулся к нам всем телом, и лицо его выразило крайнюю степень изумления. Фигура этого монаха поражала своей огромностью и, я бы даже сказал, монументальностью, а смуглое лицо с чёрной бородой выражало суровую решимость и одновременно – покой.
– Здравствуй, Кирилл!
Голос Богдана, сильный и глубокий, был спокоен, видимо, он в доли секунды смог совладеть со своими чувствами.
Кирилл воскликнул:
– Как ты здесь очутился?! Почему! Чёрт возьми, как же я рад тебя видеть!
Наверное, в словах Кирилла Богдан почувствовал неподдельную радость, потому что суровое лицо его немного смягчилось, и он пожал протянутую руку, не забыв всё же сказать:
– Не чертыхайся, сын мой!
Однако же, в его чёрных глазах мелькали весёлые огоньки, и было видно, что он тронут искренностью Кирилла. Его спутник, невысокого роста седой монах тактично отошёл в сторону, не став вмешиваться в беседу, а Богдан сказал:
– Мы с братом Александром едем в Сергиев Посад. Я теперь там… В обители…
Он помолчал, пытливо вглядываясь в лицо Кирилла, словно стараясь выяснить его отношение к своим словам. Не заметив никакого осуждения, он продолжил:
– Принял я постриг зимою этой, на Рождество… Теперь имя у меня другое – Арсений. Ах, Кирилл, видно, сам Господь позволил нам с тобою свидеться тогда, в тайге… Слеп я был… Кабы не он, не узнал бы я, что можно страсть к деньгам, к золоту в себе переломить!