Мы с Иваном переглянулись и, спрыгнув с выступа, так быстро, насколько позволял рельеф склона, помчались к палатке. На ходу Иван сказал мне:
– Ох, ещё не хватало нам галлюцинаций наяву!
Он на секунду притормозил и, заглядывая мне в глаза, спросил:
– Ты ведь тоже видел, а?
Я подтвердил с некоторой долей неуверенности, что и в самом деле мне почудилось, что одно из насекомых внезапно превратилось в птицу, либо же мы спросонья приняли птичку за насекомое, либо же там были и птица, и насекомое вместе, но показывались они попеременно. Я излагал свои мысли так долго, что окончательно запутался в них и умолк.
У палатки уже царило оживление. Кирилл и Ника собирали рюкзак, складывая в него пластиковые бутылки с водой и продукты. Чимеккей стоял возле берёзы, разглядывая окружающий пейзаж, Увидев, что мы запыхались, мчась со всех ног, он засмеялся и сказал:
– Словно черти за вами гонялись! Однако, вам сейчас нужно будет идти, – добавил он, всматриваясь в высокое ясное небо. – Идите вон за ту гору, там есть ещё одно ущелье и упражняйтесь там, развивайте свои голоса. А мы с Олчеймаа должны остаться здесь.
Он махнул рукой в направлении невысокой пологой горы в конце нашей долины, напомнив нам, чтобы мы не забыли положить по камешку в каждую из небольших куч камней, разбросанных вдоль узкой горной тропы. Мы уже знали, что эти кучки камней, оваа, располагались на особых местах, и каждый проходящий мимо человек дополнял их своим, принесённым снизу камнем, тем самым увеличивая их высоту. Некоторые оваа насчитывали уже многие тысячи камней, и моё воображение каждый раз вспыхивало, когда я представлял себе тех людей, который были здесь до меня.
Оставив Чимеккея и Олчеймаа возле палатки, мы двинулись вверх по узкой тропе, которая примерно через два часа пути привела нас к невысокому перевалу, отмеченному большим оваа, в вершине которого был закреплён верёвочными растяжками толстый двухметровый шест с привязанными к нему разноцветными ленточками. У подножия шеста стояла металлическая тарелка, заполненная мелкими деньгами.
Оставив в блюдечке несколько монет и положив на вершину оваа по камешку, мы спустились в соседнее ущелье. Оно было настолько узким и извилистым, что даже высокое полуденное солнце не могло осветить его полностью. Расположившись в одном из тенистых мест, мы долго упражнялись, выкрикивая разные звуки, пытаясь петь так, как показывал нам Чимеккей. Отражаясь от скалистых стен ущелья, наши голоса переплетались и создавали причудливые узоры.
Когда мы двинулись назад, была уже вторая половина дня. Солнце палило беспощадно, и мы, мокрые от пота, едва передвигали ноги по сорокаградусной жаре. Нам понадобилось несколько часов, чтобы добраться до знакомого ущелья. Поднявшись на последний перед спуском к палатке холм, мы увидели, что возле берёзы пасётся несколько лошадей. С вершины холма лица находившихся возле палатки людей были плохо различимы, однако, приглядевшись, я уловил в фигуре стоявшего возле лошадей мужчины что-то смутно знакомое.
– Это Демир! – воскликнул я.
Почти бегом, наперерез петлявшей по склону тропе мы спустились вниз и вскоре уже пожимали руки Демиру и двум его сыновьям, стоявшим тут же со смущённым видом. Видимо, они подъехали совсем недавно, потому что выглядели немного утомлёнными, а их одежда и сапоги были в серо-коричневой пыли, в которую превращаются, рассыпаясь от времени, окрестные горы. Чимеккея и Олчеймаа в лагере не было.
– Не ожидал вас тут встретить, – сказал Демир неторопливо после того, как мы пригласили гостей располагаться и подвесили над костром котелок с водой. – Сам не знаю, что меня побудило свернуть в это ущелье, я ведь давно уже тут не был.
Он огляделся по сторонам и спросил, слегка понизив голос:
– Чимеккей тоже здесь?
Услышав утвердительный ответ, он, как мне показалось, заметно разволновался и сказал:
– Значит, меня сердце не обмануло! Значит, всё верно! – он ещё раз оглянулся на окрестные горы.
– Почему ты так волнуешься? – спросил я его. – Чимеккей скоро придёт, не думаю, что с ним может что-то случиться.
– О! – Демир одним движением вскочил на ноги. – Я волнуюсь вовсе не по этой причине! Я чувствую… я знаю, что должно произойти что-то очень и очень значительное. Я готовился к этому! Вчерашний ураган был мне знамением!
Он уселся на землю и принялся нервно теребить тонкий кожаный ремешок своей полевой сумки – той самой, в которой он хранил географические карты. Чтобы хоть как-то успокоить его, я стал расспрашивать об урагане. Он рассказал, что вчера по предгорьям прошла буря, достигшая даже самой столицы Тувы, сильнейший ветер оборвал провода на линиях электропередач.