Поначалу я думала, что кто-то написал эти фрески, чтобы сохранить историю. Но оказалось, что дворец обладает собственным разумом: всего через несколько дней после моего восшествия на трон я обнаружила новую картину. На ней в тени была изображена сердитая девушка со свечой в одной руке и часами – в другой, стоявшая у святилища под открытым небом, с крыши которого капала кровь. У ног ее лежало тело мужчины.
Я приказала слугам закрасить картину и не моргая наблюдала, как они это делают, но на следующий день фреска проявилась снова. Что бы я ни делала, уничтожить ее, казалось, было невозможно. Больше я не ходила в то крыло дворца.
Стражи у входа в тронный зал поклонились и открыли двери, когда я прошла мимо.
На напольных подушках стояли, преклонив колени, два шинигами: мужчина и женщина. На них были темно-красные халаты, расшитые золотыми драконами, от которых отражалось бледное пламя свечей. Мне всегда казалось несправедливостью, что они могут носить форму шинигами, в то время как у меня не было на это даже шанса – а ведь их жизни были такими простыми и полноценными.
Я поднялась на возвышение и уселась на трон. Церемониальные свечи освещали его будто театральную сцену. На стене надо мной висела катана Идзанами.
В этой комнате я впервые встретила Идзанами – когда еще искренне верила, что она может мне помочь. Прежде расстояние от раздвижных дверей до огромного возвышения с троном богини казалось мне путем в тысячу миль, а бледные тростниковые циновки – бесконечной пустыней, от которой у меня нервно потели ладони, пока я ползла по ним вперед. Теперь же это была просто комната, наполненная эхом и тьмой, с роскошным, но неудобным креслом и висевшим над головой орудием убийства, потому что я не знала, куда еще его можно деть. Величественной эту комнату делал страх перед Идзанами, но ее больше не было.
Пока шинигами кланялись мне, я села на трон и скрестила руки на груди. Затем закрыла глаза. В темноте разума всплыли имена.
– Ёсицунэ и Канако из Наосимы, – сказала я, открывая глаза, – говорите.
– Ваше Величество, – начал мужчина по имени Ёсицунэ, – мы пришли просить вашего разрешения на перевод в Тоттори.
Я вздохнула. Пустая трата времени. Ради этого не стоило даже одеваться.
– Нет, – отрезала я. – Это всё?
– Но… – Канако слегка приподнялась, – почему нет?
– «Ваше Величество», – напомнила я ей, поморщившись. Честно говоря, я ненавидела этот титул, но стоит позволить им обращаться ко мне неформально, как меня тут же начнут звать «Рэн» или «жница».
– Почему нет, Ваше Величество? – повторила Канако, хотя из ее уст это прозвучало скорее как оскорбление.
– Ты знаешь почему, – ответила я. – Не трать мое время.
– В Тоттори живет ее отец. Он уже немолод, – Ёсицунэ нахмурился, будто это было всецело моей виной. Как быстро их почтительные поклоны сменились свирепыми взглядами в мою сторону. Все как обычно: готовы притворяться, что я их богиня, но лишь до тех пор, пока я даю им то, чего они хотят.
Большинство шинигами не настолько близки со своими родителями, чтобы это могло служить оправданием такой просьбы. Как и у жнецов, для шинигами единственная польза от семей – это союзы и защита. Как только дети заключают брак, у них больше нет необходимости видеться с родителями. Одна из многих причин, по которым мой отец сразу от меня отрекся, вероятно, заключалась в том, что он не верил, что я когда-либо выйду замуж, иными словами – что у него не будет удобного предлога исчезнуть из моей жизни. Я глубоко сомневалась в том, что эти шинигами действительно хотят переехать по такой благородной причине.
– Мне не требуется еще больше шинигами в Тоттори, – отрезала я. – Население там почти не растет. Можете перевестись в Токио или Осаку, но Тоттори и так ломится от одуревших от скуки шинигами. Мой ответ: нет.
– Идзанами разрешала нам оставаться с нашими семьями, – возразил Ёсицунэ, взирая на меня сквозь темноту.
«Ложь», – прошептал голос в голове. Слова царапали уши изнутри, будто голова была набита пауками. Я могла простить многое, но сравнение меня с Идзанами редко заканчивалось хорошо. Как бы я ни хотела исполнить их желание и заткнуть им рты, гораздо хуже разгневанных шинигами были души, парящие в эфире, потому что на них не хватало собирателей. Тогда, вместо того чтобы считать меня бессердечной, другие шинигами заклеймят меня за непрофессионализм, что намного серьезнее.