Весь год был как бы одним весёлым праздничным днём, разрезанным только несколькими передышками. Но эти минуты отдыха становились теперь всё более частыми — увы! Не один краковский горожанин, опёршись на палку, грустно глядел на королевский замок, говоря про себя:
— И снова нет его величество короля! И снова Краков пуст! Напрасно ксендз Ожеховский ему справедливо сделал выговор, что он предпочитает жить в своём Вильне при своих тыкоцинских стадах, чем в старой столице Пястов! Сердце литвина тянет к дому.
И однако Сигизмунд Август жил достаточно долго в Кракове и эти преждевременные жалобы, что он оставил столицу, оправдаются в конце концов только при его преемниках.
Набравшись издавна жизни и сил, Краков жил ещё молодо, не предвидя близкого упадка.
Население его в те времена было чрезвычайно разнообразным, а подлинное местное тонуло в гораздо большем числе приезжих. К этим мы сперва должны отнести огромную толпу разнородных учеников главной школы и школ поменьше, обычно называемых одним общим наванием — жаки. Эта толпа, сильно отличающаяся от остальных обычаями, занятием и энергией молодости, состояла из состоятельной и бедной молодёжи всех провинций старой Польши. Среди них, однако, (хотя в меньшем количестве) находились также венгры, чехи, немцы и дети из соседних стран.
Несмотря на то, что уже в начале XVI века повсюду в Европе занялись устройством школ и установлением некоторых законов для молодёжи, в Кракове ещё, как и в других местах, старые традиции были сильнее новых постановлений.
Этот молодой народ, с трудом поддающийся переменам, держал традиции непослушания, как щиты.
Школьное управление поначалу не настаивало на слишком строгом выполнении правил, которые, должно быть, казались строгими. Поэтому жаки, несмотря на многочисленные постановления ректоров университета, епископа-канцлера и самого короля, были ещё тем же, чем раньше, — большой толпой, наполняющей мещан ужасом, а особенно еретиков и евреев.
Придворные больших панов и резвая толпа магнатов платили за это не одним притеснением, но жак эту минуту унижения и угнетения сторицей отдавал протестантам, мстил невыносимых евреям. Еврей был естественным врагом жака; оба ненавидели друг друга; оба при появлении друг друга должны были непреднамеренно дрожать, а было время, когда устрашённые евреи не раз кучами убегали в панике перед одним жаком.
Толпа жаков делилась на очень много классов и частей, потому что все, даже те, кто учились при костёльных приходских школах, числились в академическом теле и пользовались его свободами. Те же, что проживали в бурсах и учились в академических коллегиях, не только этой связи со школьными жаками не избегали, но, видя в ней увеличение силы, сами её вызывали.
В многочисленных бурсах, основанных благотворителями, сосредотачивалась академическая молодёжь; эти бурсы, остающиеся под началом старшего сениора, одного из коллег университета, то есть профессоров, включали в себя очень богатую или очень бедную молодёжь в соответствии изначального их установления. Во многих из них студенты имели только надзор и помощь в учёбе и должны были клянчить в определённые часы в городе хлеб насущный. И, как всюду, бедных больше, нежели богатых, так и тут, в числе жаков большинство было жаков нищих, паупров, которым, как птицам, Господь Бог руками милосердных людей посылал ежедневное пропитание.
И не думайте, что для этого жак принимал покорную мину, нищенскую осанку, что становился робким и плачущим. Напротив, нищенствующая молодёжь этого времени была более шальная, чем богатая и строже контролируемая семьёй могущественных панов. Несмотря на то, что предписания требовали от студентов, выходящих на улицу, одежду клирика, однообразнную, однако мало кто на неё соглашался, и не многие носили; несмотря на то, что сурово запрещали припоясывать оружие, у всех оно, однако, более или менее, конечно, было, особенно у старших, а безоружные носили в ножнах крепкие палки, страшные для евреев не меньше белой стали.
Большая часть академической молодёжи была с усами, так как поздно начатое обучение растягивалось даже до тридцати и за тридцать лет. Сениоры в бурсах, ректоры в школах не могли удержать учеников в подобаемой строгости, приходилось смотреть на их поступки сквозь пальцы. Неудержимые подростки постоянно в свою защиту обращались к старым традициям и шалили тоже по-молодому. О! Потому что этому возрасту много нужно, чтобы израсходовать силы, какие ему дал Бог, и обязательно использовать их на добро или зло. И горе тому, кто не почувствовал в себе молодости.