Тигрица отходит от кровати и ложится на пол. Она хочет показать мне ещё один сон, и я послушно закрываю глаза.
Я просыпаюсь и вдруг чувствую - во рту что-то есть... Пф-ф!! Перья! Птичьи перья!! Я выплёвываю их на подушку и с изумлением узнаю пёстрый рисунок. Утка!
Сегодня во сне я переплывала реку. Тугие струи обнимали тело, и прохладные ладони воды гладили густой мех, даря ему чистоту и шелковистость.
Скрытая кустами дикой смородины, я долго шла вдоль берега, пока не учуяла уток.
Мягкая крадущаяся поступь, мощь прыжка, брызги воды, крики птиц, поверженная добыча у ног и мой протяжный гортанный стон с характерным "уу-уу-уунг" в финале... Я рычу, и песня силы доносится до всех уголков леса, заставляя его обитателей цепенеть от страха, признавая моё превосходство.
Потом я легла и принялась ощипывать утку. Я выдергивала перья зубами - аккуратно, не повреждая кожу...
Но ведь это было во сне? Откуда же здесь, наяву, у меня во рту взялись эти перья? Такого раньше никогда не было!
- Ртаки?
Ухо тигрицы мгновенно поворачивается в мою сторону, она щурит глаза, и вибриссы расходятся в стороны, словно Ртаки мне улыбается.
Дверь распахивается и в комнату входит отец с пожеланием доброго утра. Удивительно, откуда он всегда знает, что я уже проснулась?
- Как спалось, маленькая?
- Хорошо, папа! - я хочу спросить его о ночном разговоре с тётей Диной, но отчего-то не могу решиться.
- А это ещё что такое? - он поднимает брови, глядя на перья, разбросанные по моей подушке.
Ртаки, всё так же "улыбаясь", подходит к приоткрытому окну и останавливается, пристально глядя мне в глаза.
- Э-э-э... это Ртаки, - говорю я, не в силах отвести взгляд от чёрных полосок тигриных зрачков. Яркий свет из окна сделал их тонкими и острыми, как лезвия кинжалов.
- То есть? - отец непонимающе хмурится.
- Окно... В окно влетела птица... - отвечаю я, а сама всё смотрю на тигрицу, и на миг мне кажется, она согласно кивает. - Ртаки её поймала... и съела. Вот. Только перья остались, - я делаю глубокий вдох и добавляю: - Все кошки так делают.
Отец молчит, а взгляд его становится таким странным, словно из него исчезли все мысли и передо мной - пустая оболочка, а сам отец ушёл куда-то далеко-далеко. Ртаки вдруг быстро подходит к кровати, и я вижу у неё на подбородке пёстрое пёрышко. Как же это я не заметила его раньше?
- Вот, смотри, у Ртаки на морде перо осталось!
Но вместо того, чтобы взглянуть на тигрицу, отец опускает глаза и поворачивается ко мне спиной.
- Я сейчас вернусь, детка! - говорит он и быстро выходит из комнаты.
Я в растерянности смотрю ему вслед. Он догадался, что я вру, конечно, догадался! Но как я могла рассказать ему правду? "Папа, эти перья я принесла из сна, когда была там тигрицей и загрызла утку..." Бред! Что он обо мне подумает?! Известно, что! А тётя Дина скажет: "Да, тяжёлая травма головы не прошла для неё даром".
Мне вдруг становится страшно.
- ...Что ты так распсиховался? Наверняка этому есть какое-нибудь рациональное объяснение! - слышу я раздраженный женский голос.
Я сижу в саду, неподвижная, как манекен. Обычное моё состояние. Впрочем, нет, не совсем обычное. С некоторых пор мой слух стал настолько чутким, что я отлично слышу папу и тётю Дину, хотя они находятся в дальней части дома, за закрытыми дверьми. Ртаки лежит рядом, временами постукивая кончиком хвоста по полу. Я сижу в беседке, а моя инвалидная коляска стоит на дорожке. Хорошая коляска, управляется дыханием. Я дую в трубочку - и коляска едет, здорово!
Но я попросила отца посадить меня на скамью в беседку, поближе к сочной зелени хмеля. Его стебли плотно обвили шпалеры, и молодые побеги заглядывают внутрь беседки, заигрывая со всеми, кто присел на скамейку.
Теперь до коляски мне никак не добраться самостоятельно, и папа уверен, что я не подъеду к его комнате и не услышу, о чём говорят они с тётей Диной. Он не знает, что мне не надо никуда подъезжать. Я всё слышу и так.
- Возможно, их просто принесло ветром, - продолжает тётя Дина.
- Нет, окно не так расположено, и створка была приоткрыта в противоположную от кровати сторону! - говорит отец.
- Послушай, - голос тёти Дины становится почти спокойным, - подумай сам, в чём ты пытаешься меня убедить? Что перья действительно принесла тигрица? О, дорогой, ради Бога! Опомнись. Твоя дочь больна. У неё очень серьёзные проблемы с психикой. А ты, вместо того чтобы предоставить ей соответствующее лечение, вот уже целый год поощряешь постоянное расстройство её восприятия, делая вид, что Ртаки действительно сущест...
Её голос вдруг делается гулким, словно она говорит в железное ведро. Я чувствую, как мою голову стягивает тугой обруч, и слова тёти Дины начинают двоиться и троиться, смешиваясь с собственным эхом.
- Что она говорит, Ртаки? Что она говорит? - шепчу я тигрице, пытаясь превозмочь нарастающую головную боль и собрать воедино то, что слышу. Но слова разбегаются, и я успеваю поймать только обрывки.
- ...Ей так легче... она лучше выглядит... единственная радость...
- ...Станет неадекватной под воздействием бреда... ...тигрица должна навсегда исчезнуть...
"Навсегда исчезнуть", "навсегда исчезнуть"! "Тигрица должна навсегда исчезнуть" - слова бесконечно повторяются в голове, словно там пустая пещера и они перекрёстным эхом мечутся от стены к стене в поисках выхода. Я сжимаю веки, плотно, как только могу, пытаюсь остановить боль, но она бьётся в висках, заставляя стены "пещеры" пульсировать. Сильнее, ещё сильнее, и... взрыв! Сознание внезапно озаряет яркая вспышка ужасающего понимания. Я широко распахиваю веки.
- Они хотят убить тебя, Ртаки!
Тигрица поднимает голову и смотрит на меня чуть раскосыми жёлто-зелёными глазами. Тонкий луч солнца пробивается сквозь переплетение листьев и золотит короткие волоски на покатых верхушках её ушей. Она знает, о чём я говорю, но в её глазах нет страха, а только спокойное осознание факта.
- Вставай, Ртаки! Тебе нужно уходить. - Я с трудом проглатываю распирающий горло комок. В груди разливается холод, и сердце бьётся всё быстрее, пытаясь согреться. - Нам придётся расстаться. Иначе они тебя уничтожат!
Ртаки встаёт и подходит ко мне. Поставив передние лапы на скамейку, она вытягивает шею и нежно проводит по моей щеке тёплым розовым языком.
- Прощай, Ртаки, - губы мои дрожат, едва выговаривая слова.
Я целую тигрицу в нос. Ртаки щурится, щекоча упругими вибриссами бровей моё лицо. Я слышу, как в доме открывается дверь. Тигрица тоже слышит. Она отходит от меня и останавливается в дверном проёме беседки.
Плитки дорожки шуршат под ногами. Сначала тихо, потом всё громче и громче. И вот уже шаги гремят оглушительно, словно выстрелы.
- Боже мой, Ртаки, беги! Беги!! - Слёзы заливают глаза, мир расплывается, и тигрица превращается в размытую непонятного цвета тень. - Скорей же!
Я закрываю глаза и вижу, как бегу вместе с ней к забору. Ты перепрыгнешь его! Ты можешь! Я знаю, какая ты сильная, и как ты умеешь прыгать. Я помню! Я всё помню! Каждое движение каждой мышцы... Вот уже зелёные доски проглядывают сквозь кусты боярышника. Больше скорости! Раз! два! три!! Пошла!!
Толчок! Земля резко уходит вниз, тугая, до предела сжатая пружина распрямляется, и тело летит вперёд! Наше с тобой тело...
Одетые в тёмное силуэты коротко обнимают отца, немногословно прощаются и исчезают в чревах машин. Вскоре все они разъезжаются, и отец остаётся один.
Вчера мне снилось, как он гуляет со мной в саду. Он катил инвалидную коляску по дорожке, и по моим застывшим коленям скользили быстрые тени, снова и снова напоминая о движении - таком естественном и в то же время таком для меня недоступном.
Я проснулась с влажными глазами и сухостью во рту. Поднялась, направилась к реке и долго пила прохладную воду, перемешанную с лунными бликами. В их тихом плеске мне чудились шаги отца, и в шёпоте ветра высоко над головой я слышала его голос.