Солдат прижал мафиозного шефа к борту автомобиля и принялся грубо обыскивать. Дритан не шелохнулся. Рядом с ним, получив удар прикладом в правый бок, рухнул на землю взбунтовавшийся против подобного обращения Хасан.
Французы втянули в дело итальянцев. Без их ведома. Предупредив, что Дритан с помощником будут на их территории в такой-то день и час, они успокоили себя тем, что албанцу будут принесены необходимые извинения. За полгода до этого Хасан в косовском баре убил двоих солдат с полуострова. С тех пор его активно искали, но, поскольку он оставался в Албании, ничего не могли с ним поделать.
Зато здесь…
Чеша смотрел, как парашютисты заталкивают его подручных в грузовик. Хасана уже изолировали от остальной группы. Глава мафиози не смог не почувствовать некоторых угрызений совести, видя, как тот исчезает в кузове бронированного автомобиля. Наконец Дритан повернулся, чтобы последовать за итальянским офицером к его машине.
Он позаботится о семье Хасана.
По официальной версии, через двадцать с небольшим минут после взлета «С160» потерпел аварию, возвращаясь после грузового рейса. По этой причине, прежде чем через несколько часов отправиться во Францию, самолет был вынужден вернуться в Приштину. С дополнительным неофициальным грузом на борту.
В отсеке стоял оглушительный шум. При слабом освещении четырнадцать теней в касках, масках и парашютном снаряжении подскакивали в такт чудовищным толчкам, сотрясающим самолет. Парашютистов разделяли высокие кислородные баллоны, установленные вместо центрального ряда, чтобы возместить отсутствие наддува кабины.
Ланжевен взглянул на высотомер. Прибор показывал, что они достигли высоты выброски. Он слегка пошевелился, подтянул подвесной пояс и ножной чехол для оружия. Рукой в перчатке еще раз прижал липучку застежки кожуха, предохраняющего закрепленный у него на груди экран навигационной системы оперативного парашютиста. Он всегда хорошо знал свое дело. Запастись терпением, ждать. По-прежнему. У него было желание оказаться уже снаружи, в полете. Или на земле.
КИСЛОРОД ЗАКОНЧИЛСЯ.
Видеоэкраны, установленные на всех внутренних переборках кабины, вскоре сообщили им, что момент близок. Парашютисты отключились от общей системы и открыли индивидуальные респираторы.
Руководители выброски покинули свои места и направились к задней двери. Один из них остановился и машинально поднес руку к шлему на уровне уха. Затем обернулся, кивнул парашютистам и показал вверх, на индикаторное табло. Над его головой зажглись два красных огня.
Три минуты.
Ланжевен встал и одновременным взмахом обеих рук пригласил членов своей команды подняться и подойти к опускающемуся осевому блоку. Воздушная тяга вызвала жестокий порыв ветра внутри кабины. Температура снизилась еще на несколько градусов. Она должна приближаться к минус пятидесяти. Продержаться, теперь недолго.
Две минуты.
Тяжелое снаряжение сковывало движения. Ланжевен подошел к краю платформы и, осторожно наклонившись, взглянул на небо. Оно было совсем темным, непроницаемым, прямо-таки дерьмовым. Офицер выпрямился, машинально бросил взгляд на левую руку, покрытую горетексом.[13] Свое обручальное кольцо он оставил жене.
Одна минута.
Ощущая вину за свою минутную слабость, Ланжевен поспешно опустил на глаза очки ночного видения, закрепленные на шлеме. Мир сузился до тускловатого зеленого туннеля. Внезапно мощная сирена перекрыла все остальные звуки кабины. Как всегда, она застала его врасплох. Идиотская реакция. С самого первого своего зачетного прыжка он неизменно испытывал ощущение, что этот сигнал приходит слишком рано, слишком быстро.
Прежде чем побежать, Ланжевен успел получить «добро» от махнувшего ему рукой руководителя выброски и различил легкое изменение яркости световых сигналов, разрешающих выход. Мозг работал замедленно, не так стремительно, как тело. Мысленный взгляд еще фокусировался на огнях, только что из зеленых ставших зелеными, нет, из красных зелеными, а парашютист уже опрокинулся в пустоту.
Привычно заняв нужное положение в воздухе, затерянный в бесплотном монохромном океане, в течение четырех-пяти секунд он ни о чем не думал. И не различал ничего, кроме вибраций удаляющегося самолета и своего дыхания — сильного, быстрого, какого-то безжизненного в кислородной маске. Ему даже не было холодно. Впрочем, очень скоро он смог оценить сопротивление воздуха и все усиливающийся шум ветра в ушах.