#@<&*
…
Так они могли переписываться часами, а в перерывах Алекс мониторил своих «слепых» попугаев: заглядывал на их странички и в стримы, проверял, кто сколько успел пропеть дифирамбов Скотти Хаусманну, сачков вносил в «список нарушителей». За три недели он ни разу не видел Лулу, они даже не созванивались, но со дня той встречи в греческой забегаловке она жила у него в брючном кармане. Он назначил для нее отдельный виброзвонок.
Алекс поднял глаза. Зазубренный силуэт стройки с торчащими балками уже перекрыл нижнюю половину его окна, от Эмпайр-стейт-билдинг остался один светящийся шпиль наверху. Еще несколько дней — и он тоже исчезнет. Сначала, когда внизу все вдруг загрохотало и ощетинилось и под их окнами закопошились люди, Кари-Анна пугалась, а Алекс старался ее отвлечь и обратить все в игру. «Смотри, подрос домик!» — говорил он каждый день, будто это так весело и увлекательно, и Кари-Анна подхватывала — хлопала в ладоши и радовалась: «Домик! Домик!»
подрс дмик, написал он и улыбнулся тому, как легко детский лепет вписывается в пространство телефонных сообщений.
… дмик? — сразу же откликнулась Лулу.
стрйка под окн. перекрыв свет/возд взрвть?
увы
преехть?
увы
нй!
Алекс озадаченно перечитал коротенький ответ. Странно, язвит насчет его нытья, что ли? Вроде сарказм не в ее духе. Но потом он понял, что Лулу имела в виду: это Нью-Йорк.
День концерта выдался «не по-зимнему теплым», как все по привычке продолжали говорить, — точнее, стояла тридцатиградусная жара, золотое солнце косо било в глаза на каждом перекрестке, и за идущими тянулись несуразно длинные тени. Деревья отцвели еще в январе и уже выпускали первые листочки. Ребекка нарядила Кари-Анну в летнее платьице, оставшееся с прошлого года, — с уточкой на груди. Только что они свернули на Шестую авеню и влились в поток других молодых семей, движущихся по широкому коридору между небоскребами. Кари-Анна ехала у Алекса на спине — в новеньком рюкзачке, купленном взамен слинга. Пользоваться колясками в местах скопления людей запрещено: это может помешать эвакуации.
Алекс долго размышлял, как заманить Ребекку на концерт, но заманивать не понадобилось: однажды вечером, когда Кари-Анна уже спала, Ребекка, просматривая сообщения на телефоне, спросила:
— Ты не помнишь, тот слайд-гитарист, которого мы слышали у Бенни Салазара, — случайно не Скотти Хаусманн?
В груди у Алекса что-то оборвалось.
— Кажется, да. А что?
— Просто мне уже в который раз пишут: в субботу всех зовут на «След» — там будет бесплатный концерт этого Скотти Хаусманна, для детей и взрослых.
— А-а.
— Кстати, мы тоже можем сходить, вдруг у тебя получится снова поговорить с Бенни.
Она все еще переживала за Алекса — огорчалась, что Бенни не позвал его к себе работать. Каждый раз, когда об этом заходила речь, Алексу становилось жутко стыдно.
— Можно попробовать, — сказал он.
— Значит, идем! Тем более концерт бесплатный.
После Четырнадцатой улицы небоскребы расступились и слепящий свет ударил прямо в глаза; кепка с козырьком не помогала: февральское солнце висело слишком низко. Из-за этого Алекс не сразу заметил Зюса, своего старого друга; попытался свернуть в сторону — Зюс был одним из его «слепых» попугаев, — но не успел, Ребекка уже махала Зюсу рукой. Рядом с Зюсом шла Наташа, его русская подружка, у обоих на груди висело по «кенгурушке» с младенцем: полгода назад у них родились двойняшки.
— Вы к Скотти? — спросил Зюс таким тоном, будто Скотти Хаусманн — их общий приятель.
— Вроде как, — сдержанно ответил Алекс. — А вы?
— И мы тоже, — сообщил Зюс. — Кстати, вы хоть раз слышали наколенную слайд-гитару живьем? Нет? Тогда готовьтесь: это будет круто — круче рокабилли!
Зюс работал на станции переливания крови, а в свободное время — с группой подростков с синдромом Дауна, помогал им наносить принты на футболки. Алекс невольно всматривался в лицо друга, пытаясь отыскать признаки «попугайства», но ничего не находил: Зюс как Зюс, вплоть до маленькой джазменской треугольной бородки под нижней губой, какие давным-давно вышли из моды, но Зюс носил свою с юности и сбривать не собирался.
— Говорят, на сцене он еще лучше, чем в записи, — с заметным русским акцентом сказала Наташа.
— Вот и мне человек восемь говорили то же, — откликнулась Ребекка. — Даже странно.
— Восемь человек — одно и то же? — Наташа рассмеялась. — Ну, значит, попугайчики!