В гостиной сидят Скотти и Алиса. Скотти весь бледный, на нем шерстяная пендлтоновская рубашка из гардероба Лу, но его трясет — то ли из-за тех уродов, которые забросали его мусором, то ли он наконец понял, что у Джослин есть настоящий бойфренд и ему уже точно ничего не светит. Марти тоже здесь, у него рассечена щека и один глаз слегка заплыл. Не, это было круто, в сотый раз повторяет он, ни к кому конкретно не обращаясь. Джоула, естественно, сразу после концерта увезли домой. В общем, нормально выступили, считают все.
Лу ведет Бенни по винтовой лестнице в галерею над гостиной, где расположена его студия, и я плетусь следом. А вот такое ты видел? — он показывает Бенни свою аппаратуру и объясняет, что для чего предназначено. В маленькой комнатке жарко, все стены оклеены чем-то черным и пористым. Лу ни секунды не стоит на месте, ходит туда-сюда, грызет очередное зеленое яблоко. Бенни косится на дверь, пытается разглядеть Алису сквозь перила галереи. Мне хочется плакать. Наверное, то, что было сегодня в клубе, это и есть групповой секс, и я в нем участвовала.
Я спускаюсь по лестнице обратно в гостиную. Замечаю в углу приоткрытую дверь, за которой видна большая кровать, захожу и падаю лицом вниз на бархатное покрывало. Меня окутывает едкий перечный запах каких-то благовоний. В комнате прохлада и полумрак, по обе стороны от кровати висят картины. Мне паршиво, ломит все тело. Потом кто-то заходит, ложится рядом: Джослин, догадываюсь я. Мы не произносим ни слова, просто лежим в темноте. Наконец я говорю: ты должна была мне сказать.
Что сказать? — спрашивает она, а я не знаю, что ей ответить. Тогда она говорит: слишком много всего, и я чувствую, как что-то кончается, в эту самую минуту.
Джослин включает лампу возле кровати. Смотри — она показывает мне фотографию в рамке: группа в бассейне, Лу и кругом куча детей, я насчитала шестерых, из них двое совсем малыши. Его дети, говорит Джослин. Самая старшая — вот эта светленькая: ей двадцать, все ее зовут Чарли. Следующий Рольф, видишь, рядом с ней, он наш ровесник. Чарли и Рольф летали вместе с Лу в Африку.
Я наклоняюсь ближе. Дети. И Лу среди них, счастливый отец семейства. Не верится, что вот этот Лу и тот, который сейчас с нами, — один и тот же человек. Я разглядываю его сына, Рольфа. Голубые глаза, темные волосы, открытая улыбка. У меня в животе начинает что-то переворачиваться. А Рольф ничего, говорю я. Джослин смеется: ничего, ага. И добавляет: только смотри не ляпни Лу, что я тебе рассказала.
Он входит в спальню через минуту, опять грызет каменное зеленое яблоко. Наверное, все эти яблоки — специально для Лу, он их грызет и грызет, без передышки. Не глядя на него, я сползаю с кровати, он закрывает за мной дверь.
Вернувшись в гостиную, я не сразу понимаю, что изменилось. Скотти сидит по-турецки на полу, пощипывает золотую гитару — корпус в форме пламени. Алиса у него за спиной, обнимает его за шею, ее щека прижата к его уху, волосы свешиваются ему на колени. Она жмурится от счастья. На миг я забываю о себе; я думаю: что будет с Бенни, когда он это увидит? Где он? Я озираюсь, но Бенни нет, есть Марти — топчется перед стеной, типа разглядывает диски. А потом я замечаю, что вся квартира затоплена музыкой — мебель, стены, пол — все. Значит, Бенни остался в студии Лу, догадываюсь я, это он изливает на нас музыку сверху. Несколько минут назад было «Don’t Let Me Down».Потом Blondie, «Heart of Glass».Сейчас «The Passenger»Игги Попа:
Я слушаю и думаю: ты даже никогда не узнаешь, как я тебя понимаю.
Марти начинает неуверенно посматривать на меня, и я догадываюсь, к чему все идет: раз я уродина, значит, Марти для меня самое то. Я отворачиваюсь и выскальзываю через раздвижную стеклянную дверь на балкон. Я никогда еще не видела Сан-Франциско с такой высоты: город лежит внизу темно-синий, бархатистый, цветные огни плавают в тумане, длинные пирсы врезаются в черноту залива. Ветер холодный, я возвращаюсь за курткой, набрасываю ее на плечи и опять выхожу на балкон. Устраиваюсь на белом пластиковом стуле, забираюсь на него с ногами — и смотрю, смотрю. И постепенно начинаю успокаиваться. Мир такой огромный, это невозможно объяснить словами.
За моей спиной дверь тихо отъезжает в сторону. Я не оборачиваюсь, думаю, что это Марти, но это оказывается Лу. В шортах, босиком. Даже в темноте видно, какие у него загорелые ноги.
Где Джослин? — спрашиваю я.
Спит, отвечает Лу и глядит вдаль. Он стоит облокотившись на перила — первый раз при мне стоит неподвижно.
Вы хоть помните, когда вам было столько, сколько нам?
Он оборачивается и улыбается мне — скалит зубы, совсем как днем в ресторане. Мне и сейчас сколько вам.
Ну-ну, говорю я. А дети не мешают? Шестеро?
Не мешают. Он отворачивается, ждет, чтобы я ушла. Не было у меня с этим человеком никакого секса, я его даже не знаю, думаю я.
Я никогда не стану стариком, говорит он.
Вы ужестарик.
Он резко разворачивается, смотрит, как я сижу с поджатыми ногами. А ты страшилище, поняла?
Это просто веснушки.
При чем тут твои веснушки? Он смотрит и смотрит на меня, потом в его лице что-то меняется, и он говорит: хотя нет, они как раз ничего.
Я вам не верю.
А ты поверь. Я честен с тобой, Рея.
Не ожидала, что он помнит мое имя.
Поздно прикидываться честным, Лу.
Тут он начинает смеяться, хохочет по-настоящему, чуть не до слез, — и я вдруг понимаю, что мы с ним — свои, хоть я его и ненавижу. Я встаю, подхожу к перилам, останавливаюсь с ним рядом.
Когда тебя начнут уговаривать, чтобы ты изменилась, — не соглашайся, говорит он.
Но я хочу измениться.
Он качает головой. Не надо, Рея. Так прекрасно. Оставайся такой.
Но веснушки… Горло у меня сжимается.
Так веснушки и есть самое лучшее, говорит Лу. Подожди немного, найдется парень, который глотки всем перегрызет за твои веснушки. А потом перецелует их, все до единой.
Я вдруг всхлипываю, слезы текут, я их даже не прячу.
Эй, говорит Лу, наклоняется, смотрит мне прямо в глаза. Вид у него усталый, лицо как вытоптанное. Мир полон мерзавцев, Рея. Не слушай их, слушай меня.
Я понимаю, что Лу — один из тех самых мерзавцев. Но я слушаю.
Спустя две недели Джослин сбегает из дома. Я узнаю об этом вместе со всеми.
Ее мама влетает к нам на кухню, и они все вместе — она, мои родители, мой старший брат — начинают меня допрашивать: с кем она встречается? Что мне известно? Я отвечаю: Лу, живет в Лос-Анджелесе, шестеро детей, лично знаком с Биллом Грэмом, может, Бенни Салазар знает больше, спросите его — и мама Джослин бежит к нам в школу разыскивать Бенни. Только его теперь попробуй отыщи. С тех пор как Алиса и Скотти вместе, Бенни даже не заглядывает в Яму. И со Скотти не разговаривает. Они и раньше не разговаривали, но раньше это выглядело так, будто они оба — один человек, им необязательно что-то говорить. А теперь — будто они вообще не знакомы.
Я все время думаю: если бы я тогда вырвалась от Лу и побежала бы разгонять тех мусорщиков, то Бенни смирился бы со мной, как Скотти смирился с Алисой? То есть один вот такой пустяк — и все бы могло сложиться по-другому?
Дня через три они находят Лу. Он объясняет маме Джослин по телефону, что ее дочь приехала к нему по собственной инициативе, добиралась автостопом, его даже не предупредила. Говорит, с ней все нормально, он о ней заботится — не выгонять же ее на улицу, правда? Доставит ее в целости и сохранности, когда приедет в Сан-Франциско на следующей неделе. Почему не на этой? — тупо думаю я.
Пока я жду Джослин, Алиса приглашает меня к себе. Возле школы мы садимся на автобус и долго едем в сторону Си-Клиффа. При дневном свете ее дом кажется меньше. На кухне мы смешиваем домашние йогурты с медом и выпиваем по два стаканчика. Потом поднимаемся в ее комнату с лягушками и садимся на диванчик у окна. Алиса говорит, скоро она заведет террариум и будет держать в нем настоящих лягушек. С тех пор как Скотти ее любит, она страшно счастливая. Я пытаюсь понять: то ли она стала настоящей, то ли ей просто теперь плевать, настоящая она или нет. А может, человек только тогда становится настоящим, когда ему на это плевать?
2
Я пассажир, /И я еду, и еду, / И еду по городской изнанке, / И звезды вываливаются из неба