Медленно продвигался он по дороге, запруженной перевернутыми автомобилями, разбитыми повозками и экипажами, орудиями и снарядными ящиками, полевыми пекарнями, санитарными фургонами, заполненными людьми, мертвыми или умирающими. Медленно двигался он, минуя трупы солдат и лошадей, мимо брошенных винтовок и саперного снаряжения, разбитых ящиков с военными архивами. Он смотрел на все это, и тяжко было у него на душе. Настолько тяжко, что впервые за все время, что проезжал он этой дорогой, не испытал он желания остановиться под дикой грушей, где когда-то сдавал экзамен на капитанский чин, и оттуда бросить взгляд на Бачинац и на свое родное село Струганик.
А Бачинац, в шрамах, с разбитой вершиной, был исполнен усталости. Население сел Подгорины и Колубарской долины разбежалось от картечи и разрушительного артиллерийского огня; вывернутые наизнанку дома одиноко белели в сожженных сливовых садах. Колубара извивалась в месиве полей, растерзанная, точно уж, попавший под косу неумелого косца. От боев словно пострадал даже ветер; изгороди и межевые камни были неподвижны, как испокон веку стояли они на своих местах. И нигде не было птиц. Жадным оком искал он в небе или на полях хоть ворону.
Если сейчас не выпадет снег, люди не пройдут по этим дорогам; пока не зазеленеют сады и леса и свежая листва не украсит Сербию, тишина, оставшаяся после такой напасти, и днем и ночью будет для них одинаково страшна.
Навстречу попадались пожилые мужики, крестьянки и старики, собиравшие на дороге трофеи; они складывали в кучи винтовки и ящики с патронами и перевязочным материалом, рылись в перевернутых фурах. И делали это не спеша, в молчании. Не обращая внимания на него и его спутников.
В селах, где дома зияли темнотой проемов, разбитыми косяками дверей в окружении сгоревших заборов, ни собачьего лая, ни мычания коров, ни петушиного крика, в бездонной тишине судорожно, рывками бежит дорога, раздавленная ужасом ратного побоища. Ничто в мире не содержит в себе такой силы развала и бездумности, как охваченная страхом и чувством мести армия; ничто так не обезображивает землю, как убегающее войско. Кроме тишины, стелющейся перед ним, что для него еще победа?
В канавах, под изгородями лежали и сидели оборванные, грязные австро-венгерские пленные; свое оружие, всем напоказ, они побросали перед собою на дорогу. Когда приближался генерал со своей свитой, солдаты нехотя поднимались, повесив голову и опустив руки, а раненые лишь приоткрывали глаза, и все опять укладывались у изгороди, в сухой бурьян и лебеду.
За спиной, на фронте Третьей армии, разгоралась яростная артиллерийская дуэль; грохот орудий скатывался на затихшие позиции его армии. Остановились Штурм и Степа. Степа особенно опасно. Не могли идти вперед. А он позавчера не решился. Не хватало ему смелости рискнуть во имя великой победы. И Кайафу он лишал возможности завершить подвиг.
— Господин воевода, вот в этом самом садочке вы избавили меня от палок, — тихо, доверительно сказал Драгутин, вплотную подгоняя коня, так что коснулся коленом ноги Мишича.
Мишич молчал, хмурился, ощущая в душе новое незнакомое чувство, в котором не хотел признаваться даже самому себе: впервые к нему обращались, называя воеводой. Причем Драгутин. Может, это и хорошо, что именно Драгутин.
— Верно, Драгутин. Возле вон той сливы, за воронкой, стоял ты, когда я увидал тебя из машины.
— В первой же церкви, какую встретим, должен я поставить свечку за помин души своего командира.
— Того подпоручика, который злобно стегал тебя ремнем?
— Его самого, бедняги. Говорили, погиб на Раяце, три дня назад. От снаряда. Даже в землю опустить ничего не нашлось. А красивый был парень, прости его, господи.
Воевода Мишич похолодел: может быть, и на нем лежит вина за смерть юноши. Сам господь бог не разберет, в скольких смертях он повинен. Виновник и соучастник убиения.
— И от меня, Драгутин, поставь свечку за своего командира, — сказал он и задумался: какие же его распоряжения были ошибочными с тех пор, как он принял командование Первой армией? По какому приказу гибли его солдаты без нужды и необходимости?
Перед глазами у него смешались разбитые фуры, перевернутый автомобиль и три телеги, битком набитые трупами австрийцев. Остановиться бы, присесть в сторонке и вспомнить все бои, которые не нужно было вести.