— Вы слышите радость исстрадавшегося, измучившегося народа? У Валева отошло сердце, господин воевода, — произнес Зария почти шепотом, и глаза его увлажнились.
— Слышу. Так и должно быть. Эта радость заслуженная. Но я-то вот человек незадачливый. Не умею радоваться. Таким уж я родился.
Драгутин принес чай и кофе; они перешли к столу, пили молча. Воевода Мишич не допил свою чашку, склонившись над столом, так же негромко он продолжал:
— Я пришел к убеждению, что великие военные победы и события, которые история провозглашает победами, принадлежат потомкам. Они имеют право ими пользоваться и наслаждаться. Современники же ни в коей мере. Так я считаю. Только мародеры, властолюбцы и честолюбцы ищут личной корысти в военной победе. В победе народа. Вы не согласны со мной? — Он поднял голову и посмотрел на собеседника — тот стал еще более озабоченным.
— Это великие принципы, господин воевода. И я счастлив, что слышу их сегодня от вас. Понимаете, природе человека свойственно возмещать каждую жертву, каждое усилие. Платить за нее. Простите, я грубо выразился.
— Я вас хорошо понимаю. И в нашей истории, и в истории других народов, я давно пришел к этому выводу, из борьбы за свободу пользу извлекает только тот, кому свобода вовсе и не нужна. Тот, кто за нее даже не сражался. — Он умолк. Допил свой чай. И встал из-за стола. — Пора спать, профессор.
Капитан второго класса Зария Симич отдал ему честь, неохотно, устало, похоже разочарованный.
— Послушайте, профессор, — Мишич остановил его у двери. — Вы человек книг и знаний. Я, очевидно, стою на какой-то другой стороне жизни. Поэтому и вижу другое. Я отчего-то ни самоуверен, ни счастлив. Всей душой я чувствую: человек имеет право радоваться тому, чему могут радоваться окружающие его люди, или тому, что принадлежит лишь ему. А на войне, при этой нашей победе, невозможно ни то, ни другое. Спокойной ночи, Зария.
Утром следующего дня вместо Хаджича первым к нему вошел начальник медицинской службы штаба армии.
— Что нового, доктор? Ваше сражение не окончилось. На вашем поле боя идут боевые действия, тишины нет Раны жгут. Вы ничего не сказали мне о Милене Катич, медицинской сестре — добровольце, — встретил он офицера.
— Мне доложили о Катич. Она жива и здорова. Находится в здешнем госпитале, господин воевода.
— Пошлите солдата за ней. Вам удалось разместить три тысячи раненых пленных?
— С трудом размещаем, господин воевода. Позавчера я вам докладывал, что отмечены случаи сыпного тифа. Сегодня поступили сведения из населенных пунктов и госпиталей в районе Первой армии. Более шестидесяти солдат и гражданских заболело сыпным тифом. Это населенные пункты, где располагаются пленные или через которые они прошли. Болезнь ширится по Сербии. Смертоносная зараза. Грозит крупная эпидемия. При теперешнем положении вещей это может стать катастрофой. Как пожар.
Воевода Мишич нахмурился, покашлял, но ничего не сказал в ответ на омерзительное, глубоко чуждое ему слово — «катастрофа». Молча подошел он к окну и вновь увидел ворон и галок на крыше тюрьмы, на ветках деревьев, на сортирах. Они тоже разносят вшей? Птицы сеют смерть с крыльев?
— Мы выстояли перед австрийской империей, — негромко, больше самому себе, сказал он, не оборачиваясь к доктору Пешичу. — Фельдцегмейстер Оскар Потиорек не сумел уничтожить нас своей карательной экспедицией. Мы выдержали удар семи боевых корпусов. Человеку, снабженному орудиями убийства, не удалось обезглавить нас. А теперь на нас двинулась вошь. Вша! — в голосе звучал гнев, он круто повернулся к начальнику медслужбы. — Что вы мне предлагаете? Я же могу потерять армию. Остатки этой армии.
— Может пострадать не только армия. Вся Сербия, господин воевода.
Воевода Мишич зажег сигарету от уголька; опустившись на корточки, смотрел в огонь. Не возмездие ли наступает теперь? Выпрямился.
— Думается мне, доктор, что с сегодняшнего дня вы становитесь командующим Первой армией. И всего района, где она размещается. Я могу быть только начальником штаба. Прошу вас, к полудню составьте план боевых действий против вшей.
— Какой? — доктор пожал плечами и развел руками.
— Самый решительный. Уж не считаете ли вы, что мы должны сдаться тифозным вшам?
Откозыряв, офицер поспешно вышел.
— Господи, неужели грядет отмщение за нашу победу? Наказание за то, что мы победили Сильного, великого? — вслух произнес воевода.