Конечно, важны и гены, их особенная комбинация, чтобы выросли на почве родной культуры Пушкин и Лермонтов, Толстой и Есенин, Некрасов и Блок, нужен готовый горючий материал, который вспыхнул бы от заронившейся в душу искры, но искра тоже нужна. Это может быть и определенное состояние в природе, необыкновенное какое-нибудь освещение, услышанная песнь, осенний дождичек, утренняя роса, вечерний звон…
Вот прозаичный, но документально известный пример. Когда один из современных крупнейших ученых, академик, был мальчиком, на его глазах неудачно резали свинью. Очевидно, резали ее долго, с истошным визгом, с хлещущей кровью. Может быть, даже она вырывалась и бегала с вонзенным в нее ножом. Картина так потрясла мальчика, что определила затем всю его последующую ученую деятельность: всю жизнь он занимался изобретением искусственной белковой пищи, которая заменила бы людям мясо живых существ, включая даже и рыб.
Но если стечение негативных .обстоятельств, сгусток отрицательных эмоций, если черная (скажем так) молния может ударить в душу и многое там перекомбинировать, то почему же не может это сделать молния светлая, животворящая, молния, происшедшая от стечения прекрасных обстоятельств? И ежели горючее было уже в запасе, то вот и вспыхнул огонь поэзии. «Погружался я в море клевера, Окруженный сказками пчел. Но ветер, зовущий с севера, Мое детское сердце нашел».
Рассмотрим это место, то есть Шахматово, подробнее, имея в виду, что смотреть на Шахматово тех времен нам придется глазами его современников, очевидцев. Но очевидцы были внимательные, по-своему талантливые, и в этом нам повезло. Некоторые очевидцы смотрели на Шахматово еще до Блока.
Но сначала – объективные данные. В Ленинграде, в Пушкинском доме, в так называемом фонде А. Блока, хранится план Шахматова, на котором написано каллиграфическим почерком, заменявшим некогда нашу машинопись.
«План именья Шахматово, Московской губернии, Клинского уезда, Вертлинской волости, владение наследниц тайного советника А. Н. Бекетова, жены действительного статского советника Софьи Андреевны Кублицкой-Пиоттух, жены полковника Александры Андреевны Кублицкой-Пиоттух и дворянки Марии Андреевны Бекетовой. Съемка 1908 года. Масштаб 100 сажен в дюйме».
Шахматовские земли на плане заштрихованы разной штриховкой и разукрашены в разные цвета, а вокруг них белое поле плана с надписями: «Земля крестьян деревни «Осинки», «Земля крестьян деревни «Фомицыно», «Земля господина Батюшкова», «Земля купца Зарайского», «Эскинопрасоловская казенная лесная дача»…
Заштрихованное и разукрашенное пятно самого Шахматова подразделяется так (цитирую в упрощенном виде):
«1. Насаждений лиственных (осина с березой) – 71 дес.
2. Насаждений лиственных (ольха с осиной) – 17 дес.
3. Вырубка – 1,5 дес.
4. Насаждение ели – 1,8 дес.
5. Выгон – 0,6 дес.
6. Сенокос – 16 дес.
7. Клеверное поле – 3,0 дес.
8. Пашня – 6 дес.
9. Усадьба – 2,45 дес.
10. Болота – 0,9 дес.
11. Под дорогами и ручьями – 2 дес.
Итого 124 десятины земли».
Если исключить леса, не требующие сезонных земледельческих работ, но лишь ухода, а также ручьи, выгон, вырубку, болота, дороги, а также саму усадьбу, то есть сад, клумбы, пруд, все эти столетние сирени, шиповник, флигель, аллеи, поляну перед домом, тропинки и укромные уголки, останется 25 десятин собственно земледельческой земли, луга и поля. Не бог весть какой размах, если иметь в виду, что Толстой, например, помимо яснополянских владений покупал землю где-то за Волгой, где-то там в Самарской губернии тысячами и десятками тысяч десятин.
Строго говоря, только самим Бекетовым хотелось называть, по дворянским традициям, Шахматово именьем, помещичьей усадьбой, сельцом. Скорее, это просто дача, летний дом с толикой угодной земли.
Конечно, кое-какое хозяйство завести можно. Ну там, несколько коров, лошадей; посеять овсеца, ржицы, клевера. Думается, хозяйственное значение трех десятин клевера было ничтожно по сравнению с тем, что оно, клеверное поле, показалось однажды очарованному ребенку клеверным морем со сказками золотистых пчел.
Бекетовы – Блоки были не помещики, а интеллигенты-труженики.
Андрей Николаевич – профессор, ректор Петербургского университета, основатель Бестужевских курсов, учитель Тимирязева, будущего ученого. О жене профессора, то есть о своей бабке, Блок пишет так:
«Жена деда, моя бабушка Елизавета Григорьевна, – дочь известного путешественника и исследователя Средней Азии, Григория Силыча Корелина. (опять же не тунеядца. – В. С.). Она всю жизнь работала над компиляциями и переводами научных и художественных произведений; список ее трудов громаден, последние годы она делала до 200 печатных листов в год… Она была очень начитана и владела несколькими языками… ею переведены многие сочинения Бокля, Брэма, Дарвина, Гексли, Мура (поэма «Лалла-Рук»), Бичер-Стоу, Гольдсмита, Стэнли, Теккерея, Диккенса, В. Скотта, Брэт-Гарта, Жорж-Занд, Бальзака, В. Гюго, Флобера, Мопассана, Руссо, Лессажа. Этот список авторов далеко не полный… Оплата трудов всегда была ничтожна. Теперь эти сотни тысяч томов разошлись в дешевых изданиях, а знакомый с антикварными ценами знает, как дороги теперь хотя бы так называемые 144 тома (изд. г. Пантелеева), в которых помещены многие переводы Е. Г. Бекетовой и ее дочерей. Характерная страница в истории русского просвещения. Она знала лично многих наших писателей, встречалась с Гоголем, братьями Достоевскими, Ап. Григорьевым, Толстым, Полонским, Майковым… Я берегу тот экземпляр английского романа, который собственноручно дал ей для перевода Ф. М. Достоевский, перевод этот печатался во «Времени».