Я только рыцарь и поэт,Потомок северного скальда.
* * *О доблестях, о подвигах, о славеЯ забывал на горестной земле…
* * *Вкруг замка будет вечный шорох,Во рву – прозрачная вода.
* * *Вот меч. Он – был. Но он не нужен.Кто обессилил руку мне?
* * *Я умер. Я пал от раны,И друзья накрыли щитом.
* * *Нас немного. Все в дымных плащах,Брызжут искры, и блещут кольчуги.
* * *Заскрипят ли тяжелые латы…
* * *Мне битва сердце веселит,Я чую свежесть ратной неги…
* * *Милый рыцарь, снежной кровьюЯ была тебе верна.
* * *Тоже можешь быть прекрасным,Темный рыцарь, ты.
* * *Я бегу на воздух вольный,Жаром битвы утомлен.
* * *О, влюбленность! Ты строже судьбы!Повелительней древних законов отцов.Слаще звука военной трубы.
* * *Пора вернуться к прежней битве,Воскресни дух, а плоть усни!
* * *Я – меч, заостренный с обеих сторон.В щите моем камень зеленый зажжен.
* * *Призывал на битву равнинную…
* * *Веет ветер очистительныйОт небесной синевы.Сын бросает меч губительный,Шлем снимает с головы.
* * *Да, я готова к поздней встрече,Навстречу руку протяну,Тебе, несущему из сечиНа острие копья – весну.
* * *И опять в венках и росахЗапоет мечта,Засверкает на откосеЗолото щита.
* * *Шитом краснеющим герояВ траве огромная луна….
* * *За холмом отзвенели упругие латы,И копье потерялось во мгле.Не сияет и шлем – золотой и пернатый —Всё, что было со мной на земле.
* * *Сын осеняется крестом.Сын покидает отчий дом.
* * *Так окрыленно, так напевноЦаревна пела о весне,И я сказал: смотри, царевна,Ты будешь плакать обо мне.
* * *Но руки мне легли на плечи,И прозвучало: нет, прости.Возьми свой меч. Готовься к сече,Я сохраню тебя в пути.
* * *Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:Не вернуться, не взглянуть назад.За Непрядвой лебеди кричали,И опять, опять они кричат…
На пути – горючий белый камень,За рекой – поганая орда.Светлый стяг над нашими полкамиНе взыграет больше никогда.
И, к земле склонившись головою,Говорит мне друг: «Остри свой меч,Чтоб не даром биться с татарвою,За святое дело мертвым лечь!»
Я – не первый воин, не последний,Долго будет родина больна.Помяни ж за раннею обеднейМила друга, светлая жена!
* * *Опять над полем Куликовым…
* * *И когда, наутро, тучей чернойДвинулась орда,Был в щите Твой лик нерукотворныйСветел навсегда!
Так некие средневековые, отвлеченные, можно сказать, замки, королевы, мечи и щиты, гривы и трубы, шлемы и битвы наполнились постепенно глубоко народной русской патриотической весомостью, а почти отвлеченное тоже и символическое обожание Прекрасной Дамы обрело свою плоть и кровь. Все это произошло в душе поэта, но все это произошло среди лесистых холмов между Шахматовом и Бобловом.
Были потом ежедневные приезды Блока в Боблово, приходила и Любовь Дмитриевна в Шахматово, и был еще домашний театр, откуда и пошли стихи об Офелии. Сам Блок играл Гамлета. Театр был даже и не домашний, потому что под спектакли приспособили сарай, крытый дранкой, прохладный, просторный, чистый, сенной.
Приглашали и крестьян, и они приходили: мужики, бабы, девки, ребятишки до двухсот человек. Но… «зрители относились к спектаклю более чем странно. Я говорю о крестьянах. Во всех патетических местах, как в «Гамлете», так и в «Горе от ума», они громко хохотали, иногда заглушая то, что происходило на сцене» – так вспоминает о спектаклях Мария Андреевна Бекетова. О главных играющих она говорит: «Стихи они оба произносили прекрасно, играли благородно, но в общем больше декламировали, чем играли… На Офелии было белое платье с четырехугольным вырезом и светло-лиловой отделкой… В сцене безумия слегка завитые распущенные волосы были увиты цветами и покрывали ее ниже колен. В руках Офелия держала целый сноп из розовых мальв, повилики и хмеля вперемешку с другими полевыми цветами… Гамлет в традиционном черном костюме, с плащом и в черном берете. На боку – шпага».