– Так ведь копировать IBM 360 хотят как раз с целью получения англоязычного софта.
– Академикам можно, – явил чудо начальственной лапидарности Александр Николаевич. – Тебе нет.
М-да! Я скорчил страшную гримасу, благо по телефону не видно. Однако вслух, понятное дело, отреагировал совсем по-иному:
– Команды в Баголе можно поменять на русские в течение пары дней. Синтаксис это не изменит, так что…
– Так почему вы сразу этого не сделали?! – Кажется, Шелепин разозлился не на шутку.
– Систему готовили на экспорт, товарищ Шокин говорил, что видит по «Орионам» очень хорошие перспективы. – Я поспешно перевел стрелки, пока не стало слишком поздно. – Наши же специалисты все равно привыкли работать с англоязычным софтом.
– На экспорт, говоришь… – Послышался тихий стук, я сразу представил, как пальцы президента барабанят по лаковой глади необъятного стола. – А какая проблема сделать два языка?
Смешно, но такая мысль просто не приходила в голову ни мне, ни Старосу, ни вообще кому-либо из занятых в проекте «Багол». Священная корова совместимости «всегда и везде» казалась важнее всего остального, а англоязычный синтаксис виделся единственным логичным решением для языка программирования. Наверное, если бы Филипп Георгиевич сразу затеял кампанию по проталкиванию нужной идеи в советском партхозактиве, вопросов не возникло бы. Но в КБ-2 понедельник реально начинался в субботу, люди работали, а не плели кружева интриг. Вот только все это не повод тупо расписываться в собственной недогадливости!
– В теории можно, – я не стал возражать прямо. – Но тексты программ станут непереносимыми, в смысле нельзя будет на экспортное устройство загрузить отечественную программу.
– А зачем нам тексты? В машинных кодах можно переносить что угодно и куда угодно! – неожиданно по делу возразил Александр Николаевич.
«Надо же, хоть и коммунист, а разбирается!» – невольно восхитился я. Вернее, его кто-то здорово проконсультировал, потому что…
– Это не совсем верно, – ввернул я аргумент. – Для «Орионов» пока нет программ-трансляторов, а значит, нет возможности формировать пользовательские программы в машинных кодах. – Я машинально скрестил пальцы: надеюсь, никто не успел объяснить моему куратору, что такое положение ненадолго. – Разумеется, можно использовать какую-то другую ЭВМ, но… Если рядом будет стоять два разных «Ориона», для переноса код придется переписывать вручную.
– Неудобно, – подозрительно легко согласился Шелепин. И добавил очень просто и серьезно: – Но тебе придется что-то придумать прямо сейчас.
Кажется, я понял, у кого учились искусству «наездов» братки шальных девяностых. Разум мгновенно дал сигнал, что в конечном итоге Александр Николаевич прикроет от этой напасти и меня, и Староса, и проект «Орион». Слишком много сил он во все это вложил, чтобы из-за такой мелочи начинать проводить репрессии направо и налево. Но сфинктер все равно сжимался, да и просто было обидно!
Пытаясь решить проблему, я начал перебирать в уме все, что знал о программировании в будущем. И…
– Бинго! – едва не закричал в полный голос. – Нашел вариант! – не слыша возражений, начал развивать мысль. – Есть программа для бухгалтерии, 1С, я про нее с самого начала в своих «записках попаданца» писал. Так вот, в ней разрешено использовать хоть русский, хоть английский синтаксис и вроде бы даже одновременно. Если подобное сделать на «Орионе», можно будет операторы писать хоть по-итальянски, хоть по-немецки. Имена переменных тоже, даже через букву латиницей-кириллицей. Конечно, памяти потребуется немного поболее, а еще у них всякие умлауты[25] есть… Но интерпретатор живет в ПЗУ, это уже не критично, а без точек и крышечек над буквами европейцы как-нибудь перебьются первое время.
– Можешь, когда хочешь! – подобрел голос Шелепина, красавец просто, добрый и злой следователь в одной тушке. – А чего ж ранее-то не предложил? Старос куда смотрел?
– Не подумал, – замялся я. – Английский такой простой!
На той стороне линии послышался хрип. Как бы беды не вышло…
– Ладно! – спустя некоторое время продолжил Александр Николаевич. – С тобой и Филей… Филиппом все понятно. А вот куда смотрел Шокин… – продолжил Шелепин, говоря, по сути, сам с собой. Потом спохватился: – Как, говоришь, все это можно назвать?
25
Умлауты, или диакритические знаки, – различные надстрочные, подстрочные, реже внутристрочные знаки, применяемые для изменения или уточнения значения других знаков.