Наконец, здание церкви символизирует Божественный порядок арифметическими соотношениями, связывающими между собой все элементы. Основополагающие понятия человеческих знаний запечатлены в числах. Для посвященных, высшего духовенства, четыре есть число вселенной, пять означает человека. Десять, сумма всех чисел, по Пифагору, — выражение совершенства и символ Бога. Самые сложные монастырские базилики, Турню или Сен-Бенуа-сюр-Луар, как и самые простые сельские церкви, были построены со строгим соблюдением математических сочетаний. Их строители стремились к тому, чтобы они, подобно григорианским песнопениям, были пророческим изображением гармонии божественного.
Принципиальное архитектурное новшество, получившее широкое распространение на юге Галлии, в клюнийской империи, в области, где торжествующий феодализм постепенно уничтожал последние следы каролингской культуры, заключалось в использовании цельного свода. Этот прием применялся и прежде, например в строениях, которые с развитием в VIII веке литургии и поклонения святыням были присоединены к франкским базиликам. Паперть и апсида превращались в двухэтажную конструкцию. На верхнем этаже проходили церемонии, имевшие особое значение. Следовательно, было необходимо, чтобы при входе в церковь и крипту колонна была заменена опорой, а деревянная потолочная конструкция — сводом. Тем не менее потолок нефа в базилике на протяжении всего XI века оставался деревянным в тех областях, которые сохранили верность имперской традиции, — в Германии, Лотарингии, области Иль-де-Франс, нормандской части Нейстрии, а также в Италии, где этот стиль продержался дольше всего. Возможно, желание перекрыть церковь общим сводом возникло в монастырях Каталонии. Таким образом, обретает значение культурный вклад провинции, в которой взошли семена, посеянные христианством, испытавшим арабское влияние. На пороге 1000 года в эту область широким потоком текло золото, а каролингские традиции укоренялись в сердце живой латинской культуры. Олиба, аббат Риполя и Куксы, бесспорно, стоял у истока поисков, приведших к появлению церкви Сен-Мартен-де-Канигу, строительство которой началось в 1001 году, а также великолепного комплекса Сан-Педро-де-Рода, освященного в 1022 году. Подобные эксперименты проводились и в Бургундии — в Турню, в дижонской церкви Сен-Бенин и особенно в Клюни. С 955 года началось строительство церкви, которая должна была заменить первую молельню клюнийской общины. В этом здании, освященном в 981 году, был затем построен сплошной свод.
Хроники сообщают, что в Везле свод нового нефа был завершен около 1135 года и заменил деревянную кровлю, уничтоженную пожаром. Не следует недооценивать создателей романской эстетики, объясняя простой заботой о безопасности постройки то длительное и трудное предприятие, каким стали поиски, поражения, все те усилия, которые были предприняты, чтобы создать цилиндрические своды над центральным нефом, чтобы выровнять давление, перекрыв гребнем кровли боковые проходы, развить хоры, уравновесить купола. Свод следует рассматривать как один из основных элементов языка, который в то время создавали монахи Западной Европы. Языка, который стремился стать средством выражения как реального, так и нереального мира, который в одно и то же время был поиском, путем озарения, дорогой, ведущей к более глубокому пониманию невидимой реальности. Возможно, в то время, когда духовенство расширяло область своего влияния на все, что было связано с погребальным культом и тем самым завоевывало народное признание, бенедиктинцы стремились создать мрачную, гнетущую атмосферу во всей церкви, где под сводами крипт и на паперти совершались похоронные обряды, предвещавшие грядущее воскресение из мертвых. Во всяком случае, не приходится сомневаться, что в замене дерева камнем при строительстве сводов воплотилось стремление выразить в самом материале субстанциональное единство, позволявшее полнее обозначить вселенную, которая, в свою очередь, была символом воли Божией. Кроме того, свод улучшал акустику в здании, в котором в силу самого его предназначения должны звучать песнопения. Наконец, свод вносил круг в архитектурный ритм, вводил идею цикличности времени, понятие совершенной, бесконечной линии, а следовательно, и наиболее ясный символ вечности, небес, преддверием которых считалась церковь.
Наиболее полным выражением монастырской архитектуры, то есть высочайшего искусства того времени на заре XII века, стала новая церковь аббатства Клюни. В наше время от нее практически ничего не сохранилось. Это огромное строение должно было вмещать большую семью — центральная община насчитывала более трехсот монахов в то время, когда в 1088 году аббат Гуго начал работы по строительству новой церкви. Он желал, чтобы литургия совершалась с еще большей пышностью, и считал, что другая, великолепная церковь, построенная Одилоном, не подходит для этих целей.
Аббат Гуго замахивался на большее — здание длиной более ста восьмидесяти метров, с высокими колоннами. Он хотел, чтобы монахи, как бы вырвавшись из-под власти дисциплины, царившей в клуатре, могли шире распахнуть двери своей души и достичь понимания величия божественного, участвуя в обрядах, совершавшихся на хорах. Базилика, символ небес, была перекрыта сводом. В то же время она должна была стать такой же светлой, как церкви, строившиеся в традициях Империи.
О монахе Гунзо, вдохновленном святыми Петром, Павлом и Стефаном на создание плана новой церкви, известно, что он был «чудесным псалмопевцем». Действительно, он выстроил церковь подобно тому, как позднее полифонисты составляли мотеты и фуги. Один модуль измерения, равный пяти романским футам, лег в основу сложных математических расчетов. Эти отношения чисел символизировали то, что невозможно было выразить словами. Семерка определяла пропорции апсиды. Главный портал строился в соответствии со следующими числами: единица, три, девять и двадцать семь. Использовался также ряд совершенных чисел Исидора Севильского и пифагорейский ряд гармоничных чисел, исключительно музыкальное понятие, символизировавшее универсальный порядок, в соответствии с которым высчитывалось равновесие любого сооружения. Эти цепочки чисел должны были уловить разум и обратить его к Богу: аббатство было посвящено святому Петру, «ловцу человеков», и аббат Гуго, составивший его жизнеописание, представлял себе монастырскую церковь как огромную сеть, которой можно ловить души. Прежде всего он желал, чтобы в этом доме «обитала слава Божия», чтобы он был «местом, постоянно населенным ангелами».
Итак, церковь следовало роскошно украсить. Нам нравятся пустые стены романских церквей. Однако не стоит забывать, что прежде они были покрыты фресками. Как правило, это были картины на исторические темы. Вся торговля Амальфи основывалась в XI веке на ввозе восточных шелковых тканей. Лишь короли и самые высокие представители духовенства облачались в них по праздникам, во время которых они являли собравшемуся народу воплощение мифа о своем сверхъестественном происхождении. Эти ткани служили для драпировки стен. Внутри монастырской церкви самое пышное убранство концентрировалось вокруг того места, где совершалась литургия, — вокруг алтаря или реликвий, если они находились в базилике.
Когда императоры повсюду насадили обычаи романской церкви, это вызвало распространение архитектурных традиций, в результате которых сложилась структура романского кровельного гребня. Он возник при строительстве двухэтажной церкви, которую Папа Григорий Великий велел возвести над могилой святого Петра. Два алтаря находились точно один над другим: в базилике — алтарь-реликварий, воздвигнутый над гробницей; прямо над ним, в пространстве, омытом светом, проникающим сквозь окна, — главный алтарь, где совершались богослужения для всех прихожан. В соответствии с этой моделью хоры церквей, построенных в местах массовых паломничеств, возвышаются над криптами. В Турню, в Сан-Сальвадор-де-Лейр церкви соответствуют плану базилики. Дижонская церковь Сен-Бенин, возведенная во времена аббата Гийома де Вольпиано, повторяет круглую форму martyria. Ее посещают толпы паломников, сопровождаемых монахами. В некоторые дни паломники проникают в это таинственное подземелье, чтобы увидеть тела святых, прикоснуться к ним, испытав на себе их целительную силу, и укрепиться в надежде — для большинства верующих святые были истинными божествами, быть может единственными, в которых они верили. Иногда, когда наступали тяжелые времена, мощи выносили из подземелий, где они покоились, подняв их на плечи, обходили край, пораженный бедствием, выносили навстречу врагам, надеясь обезоружить их. Но большую часть времени святыни проводили под землей. В тусклом свете масляных светильников они лежали, окруженные сокровищами. Все богатства мира — серебро, позолота, монеты из дальних стран, подвески, старинные украшения, некогда пожертвованные королями, наконец, золото — копились здесь. В самом центре религиозной жизни и тревог XI века, в сердце романского искусства, возникает произведение ювелирного искусства — рака, в которой хранятся мощи. Само здание церкви представляет собой как бы ларец, в котором она хранится. Раку чаще всего изготавливали в форме саркофага, стенки которого покрывали изображениями, скрытыми от постороннего взгляда, выполненными в традициях имперского искусства. Нередко рака принимала форму того фрагмента тела, который был в ней заключен. На юге Галлии она приобрела форму статуи.