В конце XII века многочисленные ереси, толпы катаров, собрания вальденсов, тайно отправлявших культы чистоты и обходившихся без священников, все те непонятные секты, которые во множестве возникали в окрестностях южных городов, и цвет куртуазной культуры, возросшей в тени этих сект, представляли собой самое серьезное препятствие на пути того, что распространяли школы и памятники Парижа. Более того, ересь угрожала единству христианства, несла смуту в мир. Вот что больше всего тревожило церковные верхи. Разве могли они теперь уделять столько внимания Иерусалиму и Гробу Господню? Теперь речь шла о самом Западе, куда проникла зараза. Лучшие монахи — цистерцианцы — не справились со своей задачей. Их аббат, сопровождаемый слишком пестрой свитой рыцарей, вынужден был в смущении отступить. Римской Церкви пришлось спешно пускать в ход все силы. Искусство? В Италии оно уже служило проповеди истинной веры. В 1138 году мастер Гулельмо Луккский воздвиг изображение распятого Христа перед глазами тех, кто сомневался в святости Его жертвы; на хорах церкви Святой Марии в Транстевере мастера выложили мозаики, изображавшие Богоматерь, окруженную славой: эти произведения утверждали истинность воплощения Бога в человеческом образе. В 1178 году было решено украсить амвон (возвышение, откуда народу читали Евангелие) Пармского собора. Церковнослужители предложили Бенедетто Антелами повторить византийский сюжет Снятия с креста. Созерцая Христа, умершего на Голгофе, воинов, жён-мироносиц, Марию, целующую Его правую руку, невозможно было усомниться, что Бог — Дух и Свет — принял человеческий образ, страдал и умер, чтобы искупить грехи человечества. Несколько раньше, между 1160 и 1170 годами, в самом центре области, охваченной расколом, портал Сен-Жильского собора вознесся над огромной сценой, где разворачивалась борьба с ересью. Между колоннами античного храма, повергая наземь силы зла и искореняя ростки лжеучений, апостолы, свидетели Слова Живого, предстояли в силе истинной веры: они были изображены настоящими атлетами. На фризе, который они держали на своих плечах, разворачивался евангельский рассказ. В центре его, над главным входом, располагалось изображение Тайной вечери. Оно утверждало истину Евхаристии. В конце XII века южное романское искусство предлагало убедительные формы наглядной агитации. Это было искусство готических соборов, ставшее во всем христианском мире, наверное, самым эффективным средством подавления, которым пользовалось католичество.
2 Зрелость
1190-1250
К 1200 году Римская Церковь превратилась в осажденную крепость. Среди наступавших враждебных сил, покоривших ее бастионы и подбиравшихся к последним укреплениям, самым яростным и ближе других подошедшим противником была ересь. Однако не одна она принимала участие в атаке. Развитие наук породило и другую, не столь очевидную на первый взгляд опасность, дав толчок смелым поискам, которые велись в Париже — центре университетского образования, а также вызвав тревожные отклонения от догмы. Размышляя над произведениями Дионисия, над тайной Троицы и Сотворения мира, Амори Венский пришел к следующему выводу, на котором построил свою проповедь: «Всё суть одно, ибо всё сущее есть Бог», и, следовательно, любой человек, будучи частью Бога, тем самым избавлен от греха — разве не достаточно человеку знать, что Бог находится внутри него, чтобы жить в радости и свободе? Сильная сторона этого учения заключалась в том, что оно было близко жизнелюбивому восприятию мира и лирическим порывам рыцарства. Вместе с тем оно подталкивало к мысли о ненужности духовенства и таким образом становилось пагубным в глазах церковных властей. В то же самое время парижские учителя постепенно приходили к пониманию истинной глубины Аристотелевой философии. В 1205 году Папа Римский послал некоторых преподавателей в Константинополь, к источнику греческой мысли. В Толедо группы переводчиков передали наконец логическую систему «Органона» и, сделав ее доступной, начали раскрывать содержание «Физики», а затем и «Метафизики» Философа. Религиозным мыслителям открылся целый ряд примеров, предлагавших рациональное и логичное объяснение устройства Вселенной, основанное на положениях, не стесненных рамками Священного Писания. Позволят ли отвратить себя от истинной веры те, кому надлежало укрепить броню догмы и заставить ересь сдать позиции, устоят ли перед соблазном, источаемым этими книгами? Первые сомнения и шатания почувствовались в то время, когда материальное процветание общества достигло пика, когда страсть к обогащению начала незаметно подрывать устои общества. Структуры Церкви, созданные на основе нестяжания, одной из монашеских добродетелей, сложившиеся в мире крестьян и воинов, которому были неведомы потрясения и изменения, по всей очевидности, более не соответствовали потребностям общества и движениям, происходившим внутри него. Следовало как можно скорее обновить эти структуры, вновь прийти к единству. Церковь утратила гибкость, превратившись в подобие монархии, некое тоталитарное образование с центром у престола святого Петра и Папы Иннокентия III.
Более двух столетий римский понтифик терпеливо расширял границы области, подчинявшейся его власти, и с успехом противостоял императорам. Законники курии создали теократическую доктрину, в соответствии с которой в этом мире Папе Римскому принадлежала auctoritas[114], превосходившая любое земное могущество. Утверждалось, что весь мир находится под его духовной властью. Папа отправлял легатов во все стороны света и мечтал подчинить епископов своим законам. Избранный в 1198 году на Папский Престол тридцативосьмилетний Иннокентий III привел к завершению многочисленные попытки, делавшиеся в этом направлении. Этот благородный римлянин был интеллектуалом. В Болонье он изучал право (итальянский стиль), в Париже — богословие (французский стиль). Он стал первым Папой, который открыто объявил себя не только преемником святого Петра, но и наместником Христа. Царем царей, Rex regum, возвышавшимся над государями и судившим их. В день интронизации он провозгласил:
Мне сказал Христос: «Я дам тебе ключи от Царства Небесного; все, что развяжешь на земле, будет развязано на небе». Посмотрите же на слугу, который возглавляет целую семью, — это викарий Иисуса Христа, преемник Петра. Он стоит между Богом и людьми, меньше Господа, больше человека.
Папа стремился накрыть всех правителей Европы сетью феодальных повинностей, которую держал в своих руках. Ему это почти удалось. Опираясь на достигнутые успехи, к концу своего царствования он созвал Собор в Латеране, который в средневековом христианском обществе по значимости решаемых на нем проблем и влиянию, оказанному на современное христианство, может быть приравнен к Тридентскому собору. В его программу входило «уничтожение ересей и укрепление веры, но также преобразование нравов, искоренение пороков, насаждение добродетелей, исправление ошибок. И наконец, прекращение раздоров, установление мира, ограждение свободы и повсеместное торжество истины».
Наступила реакция. Церковь собирала силы, крепла, отторгала от себя все инородное. В 1179 году предыдущий Собор повелел заключать в лепрозорий, отделив от народа Божия, любого человека, несущего в себе заразу, — пораженного гнойной болезнью, а также безумного или одержимого бесами. Продолжая эту политику, Собор, созванный Иннокентием III, предписывал евреям носить особую нашивку на одежде, некую метку — знак изгоев. Затем Церковь перешла в наступление. Следовало сохранить единство католического мира, и цель крестового похода была изменена — борьба теперь велась с раскольниками (в 1204 г. армия крестоносцев захватила Константинополь), а также, и в первую очередь, с еретиками, представлявшими главное зло[115]. В 1209 году Папа, пообещав рыцарям области Иль-де-Франс индульгенции из Святой земли, призвал разграбить Лангедок и уничтожить альбигойцев[116]. В этой борьбе, говорил он, и отчаянном усилии повсеместно утвердить свое владычество Римская Церковь давно не полагается более на монахов.
Древние монашеские ордена утратили свой авторитет, служили посмешищем на рыцарских пирах. Дидактические поэмы, составленные в начале XIII века для французской аристократии на ее родном языке, полны критических замечаний о бенедиктинцах и картезианцах, упреков в уединенном и роскошном образе жизни, который они вели, «будто настоящие ярмарочные торгаши». В действительности обличения были направлены против религии равнодушия и самодовольного эгоизма. Монахи — рыцари орденов тамплиеров и госпитальеров[117] в меньшей степени подверглись опале. Они, по крайней мере, сражались в миру, проповедовали куртуазные добродетели — мужество и стремление к завоеваниям, представляли собой иллюстрацию деятельного христианства. Однако духовные движения, приведшие к возникновению новых конгрегаций, призывали теперь к религиозной жизни, которая была основана не на звоне мечей и конных поединках, а на любви к Богу и людям. Подражание Христу, Его заботе о бедных — таков новый стиль ордена Святого Духа, последователи которого посвящали себя уходу за больными, а также ордена тринитариев[118], занимавшегося выкупом пленных. Деятельность этих орденов отвечала евангельским настроениям, которыми были проникнуты миряне. Лишь такой подход давал некоторую надежду на благоприятный исход в битве с лжеучениями. Иннокентий III прекрасно сознавал это, он сам привнес в Церковь некоторые элементы учения вальденсов и множества других сект, проповедовавших отказ от богатства, — он принял «католических бедняков», гумилиатов;[119] поддержал светское покаяние. Теперь следовало привлечь интерес к двум учителям, двум «вождям», которых Небесный Промысл, стремясь приблизить Церковь ко Христу,
115
Ж. Дюби намекает на события Четвертого крестового похода, когда крестоносцы, подстрекаемые правительством Венеции, для которой Византия была главным торговым соперником в Восточном Средиземноморье, вместо освобождения Святой земли вмешались в 1202 г. в борьбу за власть в Константинополе, в 1203 г. посадили на трон своего претендента, а после свержения последнего в 1204 г. захватили Константинополь и попытались создать собственную крестоносную «Римскую империю» (позднейшие историки назвали ее «Латинской империей»), которой не удалось распространить свою власть на всю территорию Византийской державы; в 1261 г. греки вернули себе Константинополь. Одним из аргументов крестоносцев в пользу своих действий было заявленное стремление к восстановлению христианского единства. Восточная и западная ветви некогда единой христианской Церкви достаточно давно конфликтовали друг с другом, временами отделялись друг от друга, но лишь в 1054 г. произошел окончательный раскол на православие и католичество. Православные в глазах католиков (и наоборот) были, во всяком случае первоначально, раскольниками, но не еретиками в полном смысле, заблуждающимися, но не врагами христианства. Завоевание Византии привело к формальному объединению Церквей и подчинению Константинопольского патриархата Папскому Престолу, но большинство православного населения не приняло этой унии, и она была официально расторгнута после восстановления власти православных императоров в Константинополе. События 1204—1261 гг. резко усилили взаимную ненависть христианских Востока и Запада.
117
118
119
В середине XII в. (скорее всего, в 1160 г.; называются и другие даты: 1134 г. и даже — маловероятно — 1017 г.) в Милане возникли общины гумилиатов (от лат. humilis — «смиренный»), мирян, не отказывавшихся ни от семьи, ни от привычного быта, но практиковавших в обыденной жизни большую, нежели это было принято, религиозность (отказ от клятв, ношение скромных одежд, широкая благотворительность); к концу XII в. гумилиаты стали принимать к себе клириков и организовывать для них общины по типу каноникатов, а в 1201 г. превратились в конгрегацию каноников, прекратив принимать мирян.