Иконография Девы Марии развивается и продолжает свое победное шествие. В 1145 году королевский портал в Шартре был хвалебным гимном во славу могущества романского Бога. В самом центре было помещено изображение Господа, торжествующего над тьмой во славе Судного дня. Но, словно в ответ торжествующим катарам, это изображение также утверждало, что Бог явил себя людям во плоти, — на одном из боковых тимпанов размещались евангельские сцены Рождества. Первое скульптурное изображение Богоматери появилось в городе Бос, это означало победу над древними традициями, восходившими еще ко временам Каролингов, обильными всходами духовности, которые еще франкские короли и монахи посеяли в Нейстрии. Карл Лысый пожертвовал шартрской церкви прекрасные отрезы полотна, привезенные с Востока. С тех пор они символизировали одежды, в которых была Мария, когда архангел Гавриил принес Ей Благую весть. Ослепленные величием, толпы воинов и крестьян простирались ниц перед этим чудом. Спускаясь в крипту вслед за проводником, они видели сидящее на престоле величественное изваяние Девы Марии. Когда, последовав примеру Сугерия, раки с мощами вынесли на свет из мрака подземелий и поставили в лучах божьего света, открытые взглядам и сияющие, прелат, автор замысла королевского портала, приказал воспроизвести в камне эту статую-реликвию на тимпане западных дверей, посреди сцен, повествующих о детстве Спасителя. Этот рассказ всегда передавался с большой сдержанностью. Смиренные статисты, пастухи области Иль-де-Франс, казались ослепшими от сияния невероятного видения, вневременного лика Богоматери, который проступил сквозь таинственную завесу. Иератическому, как в Торчелло, но теперь сидячему изображению Девы Марии — «трона Соломонова», «престола Божия», поклонялся клюнийский аббат Петр Достопочтенный. Позднее ланские мастера использовали для прославления Девы Марии символы богословия соответствий, используя для повествования о девстве Богоматери библейские метафоры — неопалимую купину, руно Гедеона, еврейских отроков в огненной пещи.
Решающий этап был преодолен в Санлисе в 1190 году, когда действие папской карающей десницы начало ужесточаться. Церковь вступила в сражение, провозгласив догмат о вочеловечении Бога. Она возвеличивала Деву Марию, ставшую орудием этого таинства, и стала отождествлять себя с Ее образом. Впервые портал собора был целиком посвящен Богоматери, повествуя о Ее Успении, или, скорее, о переходе от земной жизни к вечной славе. По восточной традиции, которую приняло латинское христианство, Богоматерь не умерла, а заснула. Ангелы спустились на землю и унесли Ее тело, избавив от обычной участи, общей для всех творений, облеченных в плоть. Наконец, духовенство Санлиса замыслило поместить на вершине тимпана Деву Марию и Христа, вместе восседающих на царском престоле; Христос держит Свою Мать за руку, вводя Ее в Свое Царство. Это скульптурное изображение было иллюстрацией к литургиям праздника Успения, когда пели две секвенции из псалмов: «Царица в золотых одеждах сидит одесную Его» и «Увенчал короной из драгоценных камней главу Ее». Возникшая в эпоху, когда Папа Иннокентий III добивался всемирного господства для Церкви, сплотившейся вокруг него, эта тема получила широкое распространение. Наивысшее развитие она получила в 1220 году в соборе Парижской Богоматери.
Но и здесь она занимала пока лишь один из боковых порталов. Тридцатью годами позже, когда завершилось строительство Реймсского собора, в нем повсюду можно было увидеть множество скульптурных изображений Девы Марии. Жан д'Орбэ, первый мастер, руководивший работами, оставил план портала, центральная часть которого должна была быть освящена в честь святых покровителей епископской церкви. Портал был изменен, и Богоматерь, царственная Заступница, вытеснила второстепенных посредников между Богом и верующими. Святые были перемещены на северный портал, и Она стояла посреди них, поддерживая усилия, которые они совершали для спасения людей. Богоматерь вновь появляется на южном портале, в сцене Страшного суда, где Ее присутствие усиливает мистический смысл апокалиптического видения. Теперь, как и в Санлисе, весь ансамбль, изображавший Истину, расположенный на фасаде собора и откраивавшийся глазам верующих, группировался вокруг Богоматери. Дева Мария стояла над простенком центральных дверей. Ее окружали монументальные сцены Благовещения, Посещения Елизаветы, Сретения, фигура Давида, из колена которого происходила Богоматерь. Своды были покрыты картинами Ее земной жизни и изображениями, символизировавшими девство. Соломон и царица Савская служили прообразом Ее брака с Царствующим Христом. Розе со сценой Сотворения мира соответствовала западная роза, изображающая Успение. Наконец, на вершине стрельчатого фронтона Христос вручает Своей Матери знаки суверенной власти. Новый Адам, он возлагает венец на главу новой Евы, своей супруги. Не представляет ли собой Его Воплощение знак того, что Церкви уготована победа над миром?
Картина Сотворения мира и Воплощения Бога, сложившаяся у богословов XIII века, очищает мир от греха, освобождает от чувства вины и страха. По крайней мере, для части западного христианства, которая вышла из грубой деревенской среды, грех нельзя было искупить более одними обрядами, превратившимися в некие сделки, совершавшиеся по установленным расценкам; не помогало более и магическое вмешательство Всемогущего Господа, позволявшее при помощи испытания огнем отличить преступника от жертвы. Теперь человек знал, что к спасению его могут привести собственные дела и, в еще большей степени, благие намерения, любовь и разум, которые свидетельствуют о том, что он создан по образу и подобию Божию, и призывают его вернуться к Нему, подражать Ему с большим рвением. Однако грех по-прежнему существовал. Из-за него материя теряет прозрачность. Тело становится тяжелым и не пропускает лучей нетварного света. В этом мире грех сумел победить один Христос. Лишь Он может спасти человека. Значит, нужно следовать за Добрым Пастырем, подобно Ему нести свой крест.
Подвижники обновленной веры, нищенствующие ордена повсюду распространяли эту весть: «Не говорите мне, — сказал святой Франциск Ассизский, — ни о каком образе жизни, кроме того, который показал и дал мне милосердный Господь; устав меньших братьев заключается в соблюдении заповедей святого Евангелия Господа нашего Иисуса Христа». Евангелия в его простоте, sine glossa, без комментариев. Святой Доминик прежде всего желал быть «евангельским человеком». Проповедь истины, увещевая теперь принять радость, делает, однако, упор на раскаянии. В конце пути раздается призыв разделить мучения Страстей Господних. Святой Франциск преуспел в этом в Альверно. «Спустя некоторое время мы увидели нашего отца и брата словно распятого, а на его теле — раны, подобные стигматам Христа». С первыми лучами солнца святой Франциск, преклонив колени, воздев руки и устремив взор на восток, обращался к Господу с молитвой:
О, Господь мой Иисус, двух милостей прошу у Тебя, прежде чем наступит мой час. Первая — желал бы, сколь возможно, испытать страдания, которые Ты, о сладчайший Иисусе, перенес на Кресте. Вторая — хочу, сколь возможно, почувствовать в сердце моем безмерную любовь, которой сжигаем Ты, Сыне Божий, из-за которой претерпел столько мучений за нас, несчастных грешников.
Пятьдесят лет спустя король Людовик Святой решил следовать по тому же пути. По словам Жуанвиля, «он любил Господа всем сердцем и подражал Ему; так же, как Господь принял смерть, любя Свой народ, наш святой король неоднократно ставил свою жизнь под угрозу, любя своих подданных». Для всех, кто участвовал в дележе новых сокровищ, XIII век был временем радостных открытий. Все было проникнуто эйфорией, вызванной победами. Проповедь покаяния шаг за шагом следует за этой радостью, чтобы никто не впал в заблуждение и чтобы народ Божий не свернул с пути, ведущего в Землю обетованную. Как в грамотах, призывающих к крестовым походам, в скульптурном декоре соборов часто встречается крест. Он - центральный элемент сцен, изображающих Страсти Господни. Не следует забывать, что теперь крест стал символом победы, утверждал, что Бог, приняв человеческий образ, претерпел смерть. В триумфе Воскресения Христос увлекает за Собой все человечество к истинному блаженству, которое не от мира сего.