Свидетельством реальности этого ощущения новизны может служить судьба многих великих литературных произведений, созданных около 1300 года, таких как вторая часть «Романа о Розе» или несравнимо более прекрасная «Божественная комедия». Эти произведения обращались к каждому в отдельности. Написанные на народном языке и, следовательно, предназначенные публике, не имевшей отношения к Церкви, они предлагали свод всех интеллектуальных побед и знаний предшествующих времен. Их первой задачей было открыть наконец научную культуру, культуру школ и духовенства, представителям высших слоев светского общества, сгоравшим от стремления к образованию. Эти произведения имели невероятный успех и быстро стали предметом толкований, публичных чтений и дискуссий. Вскоре их стали причислять к классике. Последующие поколения постепенно отдалились от этих книг, от итога, который они подводили под накопленными знаниями, от системы мироустройства, которую они заключали в себе. На эти произведения возникла литературная критика, то есть некое осознание их эстетической ценности и в то же время понимание прошлого, понимание того, что завершился определенный период истории, чувство новизны жизни. В то время обновление затронуло все сферы деятельности ума и сердца. Далее оно распространилось на религиозное мироощущение. То, что к 1380 году начали называть devotio moderna[147], было «современным» способом приблизиться к Богу. Но самым главным следует считать то, что освобождение, вызванное пришедшим чувством новизны, затронуло и молитвенную жизнь — оно касалось Церкви и духовенства. Становясь все более народной, европейская культура в XIV веке вместе с тем переставала быть церковной. Искусство — именно в этом заключалось то новое, что появилось в нем, — в момент решающего поворота духовной и материальной истории Европы перестало в первую очередь быть символом священного. Отныне оно обращалось ко всем, ко все большему числу людей, как призыв или напоминание об удовольствиях.
Ars nova[148] — это выражение употребляли в XIV веке для определения некоторых форм музыкальной композиции, которые характеризовались обилием украшений, духом беспричинности, поиском чистого эстетического наслаждения, быть может, неосознанным стремлением ввести в религиозную музыку мирскую радость. В целом это было завоевание литургического пения инструментальными арабесками, всем, что дало весенние всходы в театральной музыке Адама де ла Аля, а ранее — в мелодиях трубадуров. Произошел прорыв светских ценностей в высокое религиозное искусство. В эту эпоху подобный процесс прослеживается во всех областях творчества — для архитектора, скульптора, ювелира, художника, для тех, кто нанимал их, главной задачей произведения искусства было не соучастие в литургии воплощения, которая в XIII веке из самого сердца Франции распространилась по всей Европе и которая предлагала, в соответствии с гармонией творения, расположить точно на отведенных им местах человека, разум и природу, то есть совершенные формы, через которые Бог являл Себя миру. Художники и их покровители, чувствовавшие себя новыми людьми, не воспринимали искусство, подобно современникам Людовика Святого или, позднее, друзьям Лоренцо Великолепного, как один из способов проникнуть в тайны мира и понять их загадочный порядок. В их глазах искусство становилось иллюстрацией, повествованием, рассказом. Его цель — такое переложение истории или, скорее, историй Бога, рыцарей Круглого стола или завоевания Иерусалима, которое может быть немедленно воспринято зрителем. В этом заключалось фундаментальное новшество. Художник более не вторил священнику в литургическом действе. Он перестал быть помощником духовенства и принялся служить человеку, томимому жаждой видеть, желавшему видеть не повседневную реальность (искусство в то время более, чем когда-либо, способствовало бегству в мир фантазии), но свои мечты. В XIV веке художественное творчество превращается в погоню за воображаемым миром. Как следствие, главная цель теперь — не создание -пространства для молитвы, религиозной процессии, распевания псалмов; ныне первоочередная задача — показывать, являть зрительный образ. Живопись, обладавшая большими возможностями в этой области, выдвигается в Европе на передний план.
Что касается причин этих кардинальных изменений, их следует искать в сочетании трех неразрывно связанных между собой процессов. Первый из них касался общества, изменения в котором отразились на условиях и целях творческого акта. Второй процесс затронул верования и представления о мире, изменения в которых повлекли за собой перемены в содержании и предназначении произведения искусства. Наконец, третий процесс повлиял на изобразительные формы. Художник, подобно философу или писателю, пользуется языком, который приходит из прошлого неизменным и ограниченным шаблонами. Художнику приходится преодолевать их сопротивление, и конечная цель его усилий не всегда остается достигнутой. Необходимо в качестве вступления проанализировать совокупность трех перечисленных выше процессов.
1 Новые люди
Принцип, в соответствии с которым следует основываться на социологическом исследовании художественного творчества, оправдан: обновление и свободы XIV века в значительной степени были следствием новых отношений, которые в то время установились между людьми. С момента обращения Европы к христианству вплоть до конца XIII века дошедшие до нас произведения высокого, серьезного искусства, памятники которого окружают нас, возникли благодаря вмешательству представителей некой однородной социальной среды, члены которой разделяли одни и те же концепции и владели общим культурным багажом, — немногочисленной группы высокопоставленных церковных деятелей. Эти несколько человек, прошедшие обучение в одних и тех же школах, были создателями религиозного искусства, на них лежала ответственность за его единство. Однако после 1280 года социальный слой, внутри которого происходило создание произведений высокого искусства, значительно расширился, стал более подвижным и, следовательно, более сложным по составу. Он разделился на несколько культурных областей. Этот процесс следует рассмотреть более подробно.
В действительности положение, занимаемое художником, в ту эпоху не претерпело значительных изменений. Мастера XIV века в большинстве своем вели светский образ жизни, но так же обстояло дело и с их предшественниками в XII и XIII веках. Художники объединялись в профессиональные узкоспециализированные организации. Заменив семейный клан, эти корпорации обеспечивали своим членам защиту, облегчали перемещения из одного города в другой, со стройки на стройку и таким образом содействовали встречам мастеров друг с другом, обучению подмастерьев, распространению технических знаний. Цеховые корпорации представали также как замкнутые организации, жизнь которых строго подчинялась традициям; возглавляли их пожилые люди, с подозрением относившиеся к любому проявлению личной инициативы. Однако уже в XIII веке существовали братства каменщиков и ювелиров. После 1300 года такая организация труда лишь начала распространяться на представителей других профессий, в частности на художников. Иногда возникали мобильные сплоченные команды, своего рода condotte[149], посвящавшие себя художественным завоеваниям. Во главе их стоял подрядчик, который, как, например, Джотто, собирал заказы, заключал договоры и распределял работу среди своих помощников. Следует тем не менее сказать, что на строительстве соборов подобные отряды работали и раньше. Наконец, в XIV веке все чаще становятся известными имена заказчиков крупных художественных произведений и памятников, в это же время начинают звучать и имена военачальников. Они заявляют о себе, их начинают узнавать, говорить о них — вот первый шаг к признанию творческой индивидуальности. Но и ранее строители соборов стремились оставить на них свое имя. Таким образом, единственные существенные изменения были вызваны продолжавшимся развитием светской стороны жизни, которое одновременно затронуло множество ремесел. Или же, что стало одним из главных новшеств в эстетике того времени, эти изменения имеют отношение к стремительному развитию живописи.
147