Он смеется; ведь шутка — это свидетельство того, что я уже не так зол, как был в начале разговора.
— Почему?
— Что «почему»?
Почему ты променял самую прекрасную женщину в мире на самую ужасную?
— Почему Фрэн?
— Не знаю. Так получилось.
— Ладно, хорошо. Но как? Я думал, что вы встречались только раз — когда в прокате нам дали не ту кассету…
— Нет, мы потом еще раз встретились.
— Логично.
— Она работает в аптеке в Сент-Джонс-Вуд. Месяца два назад я заехал туда, чтобы купить… кое-что для Элис.
Не знаю, отчего он замолкает. То ли пытался что-то припомнить, то ли просто осекается при упоминании о жене.
— Я не знал, что она там работает. На самом деле, когда я подошел к прилавку, я даже не вспомнил, кто она. Я понимал, что знаю ее откуда-то, но больше ничего. Но она вела себя так…
— Будто вы сто лет знакомы?
— Что-то в этом роде, — с неохотой соглашается он. — Как бы то ни было… Сначала я сообразил, откуда ее знаю, а потом и еще кое-что. Помнишь, как Дина сказала, что Фрэн безобразна, потому что еврейка?
Моя память делает крюк.
— Дина сказала, что лицо у нее еврейское до безобразия. Это не совсем одно и то же.
— Возможно. Я смотрел на нее и вдруг вспомнил про этот эпизод. И он страшно меня разозлил. Почему — одному богу известно. Я подумал: как она посмела? Как Дина посмела такое сказать?
— И тебе, конечно, показалось, что перед тобой стоит красивая женщина.
Какое-то время он не отвечает.
— Со мной что-то происходило тогда. Она почему-то показалась мне красивой, — тихо говорит он.
Картинка начинает обретать цельность.
— А что это был за день?
— Обычный день, — мнется он.
— Какой день недели?
Опять пауза; Бен понимает, к чему я клоню.
— Ах, ты об этом. Суббота.
— А ты совершенно случайно не из синагоги ехал?
Он вздыхает.
— Ну да. Возможно, я был… в особенном расположении духа.
Мы оба замолкаем. Затем, с ощущением, что самое страшное уже позади, Бен говорит:
— В итоге следующие недели две я довольно часто захаживал в ту аптеку, а потом как-то так получилось, что мы начали встречаться…
— Прямо на заднем дворе синагоги?
— Нет. Да это и было-то несколько раз. У нее дома.
— И все это ради того, чтобы доказать, что еврейство и сексуальная привлекательность совместимы?
Он снова смеется.
— Нет, с этим как раз промашка вышла. Но для меня было важно… все, о чем я говорил на похоронах Мутти.
Я выглядываю в окно. Старушка с тележкой из супермаркета изо всех сил тянет руку, пытаясь не дать отъехать с остановки автобусу номер «31 Б», словно это вопрос жизни и смерти, словно это единственный в мире автобус, который может довезти ее до дома.
— Это она тебе рассказала? — спрашивает он.
— Нет. Ник рассказал.
— Ник?
— Да. Правда, при этом он пытался меня задушить.
— Как это?
— Ну, ты, очевидно, сдержал обещание и порвал с ней…
— Да.
В это небольшое слово он вкладывает весь ужас человека, которому пришлось сказать женщине, которая не воспринимает себя иначе, как объект притеснения, беспомощную и вечно обманываемую мужчинами жертву, что он не желает ее больше видеть.
— А теперь она не желает приходить в эту квартиру. Наверное, сильно страдает.
— Должно быть, ты ей чем-то напоминаешь меня.
— Я уточню: саркастичный, грубый, нечуткий, которому наплевать на всех, кроме себя самого. Похоже, именно это у нас общее. И как она забыла, что мы оба брюнеты?
Стекла в коридоре дрожат — «31 Б» отъезжает с остановки.
— А Нику, получается, было очень неприятно…
— Ну да. Похоже, он уверен, что это все моя вина. В следующий раз можно будет просто натравить его на тебя.
Во мне вдруг просыпается еврейский инстинкт, и я вспоминаю о другой стороне дела.
— Правда, из-за этого он подумывает о том, чтобы съехать. В общем, слава яйцам.
— А куда он собирается?
— Мне все равно.
Но при этих словах у меня сводит живот — я все же не могу полностью снять с себя ответственность за него. В трубке слышно, как открывается дверь, затем — приглушенный голос.
— Ага, понял. Я подойду через минуту, — говорит кому-то Бен. — Слушай, мне пора.
— Ладно…
— Да, кстати! А ты не дописал «Бутсы с изнанки»?
— Нет, пришлось отложить на время. Тяжеловато печатать, когда тебя при этом душат.
— Тоже верно. Ладно, постарайся быстрее.
Он сомневается, прежде чем перейти к совсем нормальному тону разговора.