— Твою мать, Ник. Естественно, меня это раздражает. Я прикасался к этому загаженному пальто. Я лежал голым рядом с этим загаженным пальто.
Ник сочувственно кивает:
— Это ничего. Злись. Главное — избавиться от этих эмоций.
Я делаю очень глубокий вдох.
— Не хочешь ли ты сказать, что привел сюда Барри для того, чтобы устроить мне психотерапевтический сеанс?
— Нет, — явно врет Ник. — Просто я подумал, что ему хочется выпить чаю.
Я гляжу на Барри. Он уже спит. В общем, Ник прав: что еще может быть нужно Сумасшедшему Барри?
— Ты налил ему чаю?
— Да.
— И он выпил его?
— Нет…
— А потом что?
— Потом мы поговорили о…
— О том, есть ли у тебя яйца?
— Нет, о другом. Мы поговорили о его детстве в Ирландии, о том, как его бросила жена, как он убил смотрителя парка, как он…
Стоп. Я кое-чего не понимаю.
— А матч «Брэдфорда» отменили?
— Что?
— «Брэдфорд Сити». С кем они должны были сегодня играть?
— Со «Стокпортом».
— Подожди… А как ты успел так рано вернуться со стадиона?
— Я туда не ходил.
— Что?
— Я туда не ходил.
— Как это?
— Не знаю. Просто не пошел. Голова была другим занята.
На этом мой запас лакмусовых бумажек кончается. Наверное, это какой-то другой человек.
— Как бы то ни было, я вышел, чтобы немного поиграть на дудке, а когда вернулся, то Барри уже не было. Я думал, что он ушел.
— Ладно, давай теперь подумаем, что мы со всем этим будем делать, — говорю я, выталкивая Ника из спальни.
На полу в гостиной валяются четыре бутылки из-под спиртного, которые составляли наш и без того небогатый бар, они напоминают обломки кораблекрушения. Я гляжу на Ника. Он заходится от смеха. Но это не смех человека, который пытается показать, что есть в происходящем и забавная сторона, нет. Это смех безумца, смех робота. Я хватаю его за плечи; пристально гляжу ему в глаза, но не нахожу его там.
— Ник, дружище. Ник!
Его тело трясет от хохота.
— Ник, где ты? Где?
10
Кто это такие? Питер Питер Тао, К Хук, «Бафниа. Компьютерные консультации», профессор Уго Чиндетта, Смиджи. Сегодня в нашем почтовом ящике лежат письма всем этим людям. В нашем ящике всегда оказывается письмо для кого-нибудь из них, но сегодня все по полной программе. По мере того как шло время, а стопка писем все увеличивалась, у меня сложилось определенное впечатление об этих людях. Питер Питер Тао — это скромный корейский джентльмен, родители которого очень хотели вырастить детей европейцами, но знали только одно английское имя. Письма к нему всегда деловые, никогда ничего личного. Он носит котелок, как на картине Магритта, и работает в большой компании, которая производит все: от шампуня до мороженого. К. Хук — на это имя приходят только письма из банка, последние предупреждения о необходимости погасить задолженность — это женщина, ее зовут Кэтрин. В свое время она бросила университет, чтобы играть на бас-гитаре в одной группе, откуда ее потом выкинули за то, что она расплакалась прямо на сцене, а группа в итоге стала знаменитой. Консультанты фирмы «Бафниа» выбрали такое имя, потому что оно звучит как имя большой солидной компании и может скрыть тот факт, что они обитают в Килберне, в квартире на втором этаже. «А если „Стритли-роуд, 71 Б. Компьютерные консультации“? — Знаешь, Джек, что-то не звучит». Им редко приходят письма. Думаю, последние дни их существования были отравлены пронырливыми журналистами, которые стучали в дверь и кричали: «Мистер Бафниа? Мистер Бафниа! Мы же знаем, что вы здесь, мистер Бафниа!»
Профессор Уго Чиндетта вернулся в Италию после того, как окончательно разошелся со своей женой — бывшей студенткой. Иногда кажется, что надписи на конвертах сделаны дрожащей рукой — она все еще пытается с ним связаться, не ведая, что их теперь разделяет целое полушарие. Наверное, изливает душу в этих письмах; интересно, стало бы ей легче, знай она, что все письма лежат нераспечатанные на нашем холодильнике? А Смиджи, на чье имя приходят послания от одного человека в Бирме, — это точно кличка какого-то серьезного господина, чей старый приятель по имени Флиппер или Башо теперь работает сотрудником дипломатической службы, пишет письма довольно живым языком — такие остроумные обличительные речи о разгуле бюрократии и коррупции в Юго-Восточной Азии; а клички у них остались как память о пережитом в школьные годы.
Не открывая, я кладу письма на холодильник. Похоже, нам придется начать вторую стопку. Из этих посланий я отбираю два, которые адресованы мне. Одно — я понимаю это сразу — из дома престарелых в Эджвере, где живет моя бабушка. Второе — это даже не письмо, а открытка с Джорджем Бестом. Тем Джорджем Бестом, который играл за «Манчестер Юнайтед». Когда-то он был самым лучшим в мире — он был Элвисом; он мог улыбнуться в камеру, установленную у боковой линии, прекрасно зная, что в итоге его улыбка затмит все происходящее на футбольном поле. На обратной стороне несколько фраз. Почерк ровный.