Ник, чертов лицемер. Наверное, думает, что раз он сошел с ума, то и всей его предыдущей жизни не существует. Да Ник потратил на порнофильмы больше времени, чем Британское бюро киноцензоров. Если я покупаю кассету, то могу ее посмотреть, потом пересмотреть часа через три, и больше в тот день я не подойду к телевизору; а Ник мне как-то раз заявил, что посмотрит кассету, потом нальет себе чашечку чая, потом пересмотрит кассету, потом нальет еще чашечку чая, потом пересмотрит кассету, потом нальет еще чашечку чая, потом пересмотрит кассету — так и будет ее пересматривать, пока чай не кончится. Кстати, под «посмотрит» и «пересмотрит» я не подразумеваю пассивный способ восприятия кинофильма.
Ожидая, пока кран снизойдет до меня и все-таки оросит мои бедные пальцы холодной водой, я думаю о том, что и до сумасшествия Ник был склонен к подобной широты жестам, только цель была противоположной. У нас есть правило: мы никогда не смотрим порнографию вместе (именно так, а за кого вы нас принимаете?). И часто получалось, что мы оба хотели позевать на диване, пока другой не отправится спать. Обычно я сдавался первым — в конце концов, ему, как уже говорилось, нужно было больше успеть. Но однажды, после покупки фильма «Баттмен и большие сиськи», я отказался ему уступить. Я подумал, что должен проявить силу воли, проявить самообладание, и остался сидеть перед телевизором, делая вид, что хочу посмотреть музыкальное шоу на Би-би-си. И тут Ника понесло: он стал кричать, что я эгоистичен и непоследователен, что у него был очень тяжелый день, что кому-то стоит время от времени пробовать посмотреть на себя со стороны. Правда, удивительно? Он пытался урезонить меня с позиций высокой морали для того, чтобы спокойно подрочить.
Я бы с ним сейчас серьезно поговорил, но на выходные он уехал на фестиваль музыки «Нью-эйдж» с Фрэн, о которой он мне уже все уши прожужжал. Хотя бы сегодня Ник мне не помешает. Я и без него могу справиться с этой задачей. Засовываю кассету в магнитофон, возвращаюсь на диван, расстегиваю штаны и тянусь за пультом дистанционного управления.
Черт. На спинке дивана его нет. Если не найду пульт, то вообще вся затея не имеет смысла. Я могу смотреть порнографию только в режиме перемотки. В одной гостинице я наткнулся на такой порнографический канал, где все собственно порнографические моменты были безжалостно вырезаны — и выглядело это весьма неплохо. Прекрасно помню, что буквально после пяти минут просмотра моя рука потянулась за воображаемым пультом от несуществующего видеомагнитофона. Все дело в том, что у меня натренированный глаз. Первоклассный глаз. Большинство людей считает, что иметь хорошее зрение — это значит уметь различать детали в первом измерении — в пространстве, в протяженности; а как насчет способности различать детали в четвертом измерении — во времени, в движении? Едва заметная полоска коричневого, малейший проблеск белого, слегка оттянутая в сторону ткань — я все это различаю при скорости сто пятьдесят кадров в секунду. А тут все на обычной скорости. Потом вообще на замедленной.
Если слишком часто смотришь порнографию (а я так и делаю, я слишком часто смотрю порнографию), то потом вдруг замечаешь, что смотришь ее только в режиме перемотки. Мелькают картинки: розоватые горки тел, обычный секс, лесбийский секс, проникновение во все мыслимые и немыслимые места, оральный секс, анальный секс, орально-анальный секс, золотой дождь, клизмы — а палец никуда не двигается с кнопки перемотки. Так, глядишь, и фильм кончится. Тогда я задаюсь вопросом: на кой хрен я смотрю это? Точнее, что там за хрен и зачем я на него смотрю?
Где же он? Хм… Семь двадцать две. Ах, вот. Черт, нет, это пульт от магнитофона. Неужели Ник спрятал пульт в рамках своей программы по моему моральному перевоспитанию? Что ж такое, она будет здесь с минуты на минуту. Почему я провожу столько времени в поисках потерянных вещей? Между подушками на диване… под кипой журналов… ах, вот он. Прямо передо мной, на кофейном столике.
Я усаживаюсь поудобнее, приспускаю штаны до колен, нажимаю на кнопку воспроизведения и, не дожидаясь появления картинки, на кнопку перемотки. Кассета начинает перематываться: две женщины и один мужчина, стандарт; одна женщина и один мужчина, тоже стандарт; одна женщина — двое мужчин… вот это я понимаю. Именно этот кусок. Великолепно. Пусть в этом эпизоде больше акробатики, чем эротики, начну именно с него. Я хватаюсь за своего, не побоюсь этого слова, напряженного друга. Затем слышу этот звук.