— Если ты еще раз пошевелишься, я закричу, — доносится до меня приглушенный голос слева.
Черт. Я ее разбудил.
— Извини, — говорю я, вытаскивая затычки из ушей.
Еще хочу добавить: «Невозможно о таком думать, лежа тихо и спокойно. А кто виноват в том, что я обо всем этом думаю?» Но решаю этого не делать. Наверное, не зря.
— Каждый раз, когда я уже готова заснуть, — объясняет она шепотом, пытаясь держать себя в руках, — ты начинаешь ворочаться. Каждый раз, когда я начинаю отключаться, ты меня сбиваешь, делая вот так!
Дина резко поворачивается на другой бок.
— Или вот так!
Она резко тянет одеяло на себя, открывая мою дряблую наготу первым лучам солнца.
— Или так!!!
Она заносит руки над подушкой и обрушивается на нее — так кидаются на обитые войлоком стены здоровые люди, несправедливо запертые в палате психбольницы.
Дину заклинило. Она, конечно, преувеличивает — по меньшей мере три часа она спала, это было слышно, а потом, наверное, я ее нечаянно разбудил, хотя в течение последнего получаса и пытался свести движения к минимуму, зная, что сейчас спит она уже не так крепко. Но я понимаю, что обычные люди ничего не знают о ночи; если их пару раз что-то разбудит, то они уже уверены, что вообще не поспали.
— Я же сказал: извини. Я в этом не виноват.
— Ну а кто тогда виноват?
— В смысле? Да никто. Это один из тех случаев, когда нельзя никого винить.
— Нет, можно. Я тебя, козла, виню. Потому что именно ты, козел, не можешь лежать спокойно.
— Но мне не найти удобное положение тела, — жалуюсь я. — Когда я принимаю какое-то положение, то с мгновение мне удобно, а пару секунд спустя уже кажется, будто я на гребаном пыточном столе. И опять приходится что-то менять. Так что единственное удобное положение — это смена положения.
— А поаккуратнее нельзя?
— Я делал все аккуратно. Я не хотел будить тебя.
За окном раздается безрадостный птичий щебет.
— Ладно, слушай, — приподнимается Дина, — а ты… что это у тебя на голове?
— Что?
— Это, — объясняет она, оттягивая мою повязку так, что резинка чуть не рвется.
— Это повязка для сна.
Дина отпускает ее; я получаю повязкой по лицу. Чувствую себя котом из «Тома и Джерри».
— Ты могла бы так не делать? — прошу я. — Когда резинка совсем растягивается, мне приходится завязывать ее в узел на затылке, а потом я иногда не могу заснуть, потому что чувствую, как узел впивается мне в голову.
— Ты в ней похож на психа.
— Знаю. Поэтому и не надеваю ее, пока не потушен свет.
— Откуда она у тебя? Из самолета?
— Да.
Дина откидывается на кровать.
— Я не буду с тобой спать, если ты мне не обеспечишь нормальный сон, — решительным тоном заявляет она, глядя в потолок.
— Так бывает не всегда.
Нет, конечно, — иногда все бывает куда хуже.
— А ты не можешь выпить какую-нибудь таблетку?
— «Калмс»?
— Очень смешно. Хорошее снотворное.
Преувеличенно устало вздохнув, я встаю с кровати, иду к столу и выдвигаю второй ящик.
— Что лучше? — спрашиваю я, нарочито громко шаря в ящике, чтобы был слышен шум перебираемых пластиковых баночек. — Могадон?
Поднимаю полупустую баночку на свет, а второй рукой продолжаю рыться в ящике:
— Номиссион? Амитриптилин? Темазепам? Цопиклон?
— А попробуй все и сразу, — спокойно предлагает Дина.
Я кидаю таблетки обратно в ящик.
— Ну, спасибо за совет.