Кристин подняла лицо, и их глаза встретились.
– Нет! – сказала она сердито, но Коул, не обращая внимания на протест, поднял ее на руки. Ее глаза все еще метали молнии, но руки, будто сами собой обвили его шею.
Он легко понес ее через темный коридор вверх по лестнице в спальню. Затворив дверь ногой, он опустил Кристин на пол у окна. Лунный свет высветил ее женственные фор мы.
– Ты ужасный! – прошептала она.
Он с нежностью смотрел на нее и улыбался.
– А ты красивая.
– Ты отвратительный!
Он поцеловал ее в лоб, в щеки, провел кончиком языка по ее губам. Его пальцы нащупали крошечные пуговицы на ее рубашке, он попытался их расстегнуть, но тщетно, тог да Коул нетерпеливо рванул рубашку. Лунный свет упал на ее обнаженное тело. Коул застонал и поцеловал ее в плечо, в шею, чувствуя, как все сильнее бьется ее сердце.
– А и в самом деле, какая теперь разница? – прошептал он.
Она ничего не сказала. Он гладил ее грудь, затем коснулся губами соска. Щекотал его зубами, глубоко вобрал в рот, ласкал языком. Реки удовольствия разливались внутри нее, Кристин потянула пальцами его волосы. Соскользнув вниз, он обхватил ее бедра.
– Какая теперь разница?.. – повторил он, глядя в ее удивленные глаза. Влажным язы ком он коснулся ее пупка.
– Да! – пролепетала она.
Он начал постепенно отодвигаться от нее, но она не отпускала его. Он покрывал ее живот поцелуями, держа за ягодицы, прижимал к себе, скользил языком к золотистому треугольнику между ног. Она задрожала и вскрикнула, но он крепко держал ее и, когда ноги уже отказывались держать ее, осторожно опустил Кристин на пол и нежно накрыл ее рот своим.
– Разве это действительно так важно? – снова спросил он.
– Нет! – прошептала Кристин и отпустила его, дала ему раздеться.
Она была так красива сейчас в лунном свете!.. Желание росло в нем, захватывало его целиком. Он вздохнул. Она была здесь, с ним, так близко, теплое и тайное убежище от его боли. Ничего на земле больше не существовало.
И он бросился в это убежище. Она отвечала ему, понимала каждое его движение. Обжигала его жарким пламенем, заставляла его любить ее. Радостное облегчение они почувствовали одновременно. Она задрожала, судорожно ловя воздух ртом, и он с силой сжал ее в объятиях. Пот струился по его телу, он слышал ее частое дыхание, слышал, как постепенно все ровнее начинает биться ее сердце.
Он погладил ее по волосам, наслаждаясь их мягкостью. Вдруг он вспомнил, что женился на этой женщине, и ненависть снова охватила его.
Он должен был что-нибудь сказать ей. Что-нибудь нежное и ласковое. Но он не мог заставить себя сделать это.
Коул встал. Нагнувшись, он поднял ее, нагую, на руки. Она молчала, опустив глаза, волосы падали ей на лицо. Он положил ее на кровать. Наконец их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах ту же муку, что терзала его сердце. Кристин была так красива… Сейчас, обнаженная, она казалась ему богиней. Он накрыл ее одеялом. Ее глаза-сапфиры с мольбой смотрели на него.
– Прости… меня, – наконец пробормотал он.
Она что-то пролепетала в ответ и отвернулась.
Какой-то момент Коул смотрел на нее, потом лег рядом. Скрестив руки за головой, он уставился в потолок. Сон долго не приходил к нему, и Коул знал, что Кристин тоже не спит.
Когда рассвело, он оделся и вышел.
А Кристин, наконец, заснула. Она с горечью сказала себе, что имеет право оставаться в постели хоть целый день. Она молодая жена, и наступало утро после ее первой брачной ночи.
Когда она поднялась, Коула в доме не было. Шеннон сказала, что он куда-то ушел с Малакаем.
Джейми остался в доме. Он рассказал Кристин, что у них кончается соль и необходимо иметь на зиму пару блоков, чтобы хватило скоту. Коул распорядился, чтобы, когда встанет, она съездила с Питом в город и купила соль.
Армия Союза контролировала большую часть приграничной территории; несмотря на спорадические набеги Куонтрилла, в городе было спокойнее, чем на ранчо Маккайи. Кристин обрадовалась, что можно уехать из дома.
Езды было часа три. Городок Литтл-Форд был маленький, но имел два салуна, один вполне приличный отель, двух врачей достаточно почтенного возраста, чтобы их освободили от военной службы, и три магазина с самыми разнообразными товарами; как раз в магазине она встретила Томми Норлея, журналиста и старого друга Пола еще со времен их службы на канзасской границе.
– Кристин! – Прихрамывая, он подошел к ней, приподнял шляпу в знак приветствия и взял ее руки в свои. – Кристин, как вы? Думаю, вам с Шеннон надо уехать отсюда. Или, может быть, переехать в город. Или даже в Калифорнию!
Она улыбнулась. Томми был стройным юношей с бледным лицом и темными живыми глазами, над верхней губой – тонкая полоска усов.
– Спасибо, Томми. У меня все хорошо. – Последний раз они виделись, когда хоронили ее отца. Он тогда написал острую статью о набегах партизан.
– Вы должны уехать, Кристин.
Она предпочла сменить тему:
– Томми, вы хромаете? Он горестно усмехнулся.
– Попал в капкан Куонтрилла.
У Кристин тревожно забилось сердце.
– Как это произошло?
– На прошлой неделе этот негодяй напал на Шонитаун. Я как раз сопровождал продовольственный поезд конфедератов. Его головорезы остановили поезд. – Томми замолчал и взглянул на нее, раздумывая, можно ли рассказывать леди обо всем, что с ним произошло.
– Томми, говорите! Я хочу знать!
Он вздохнул.
– Это было ужасно. Куонтрилл и его бандиты напали на нас, как стая индейцев, с криками, визгом, улюлюканьем. Они убили пятнадцать человек, машинистов и сопровождающих. Я скатился на обочину дороги в листву. Пуля задела мне икру, но я остался жив. Потом эти подонки вошли в город и расстреляли с десяток или больше ни в чем не по винных людей. А после, двигаясь дальше, они сожгли дотла деревню, что попалась им на пути.
– Господи! Как ужасно! – охнула Кристин.
– Уезжайте в Канзас. Я открываю офис в Лоренсе. Уверен, там вы будете в безопасности.
Она улыбнулась.
– Томми, мой дом – в Миссури.
– Но здесь вам грозит опасность.
– Я не могу бросить ранчо. – Кристин подумала, стоит ли ему говорить о своей не давней свадьбе, целью которой было спасти ранчо, и что ей, вероятно, будет действительно грозить опасность – только от ее мужа, если она оставит его и убежит в Канзас.
– Видели бы вы этих мерзавцев, – пробормотал Томми. – Кристин, это же не люди, это дикари…
Она подошла к прилавку магазина, внезапно почувствовав себя совсем разбитой. Томми продолжал что-то говорить, она кивала из вежливости. Кристин искренне переживала за Томми. Он был хорошим другом Пола. Не то чтобы она начала забывать Пола. Не то чтобы она перестала любить его. Нет… Но Коул был живой и сильный, и он был рядом с ней, сейчас.
Кристин поколебалась, затем все-таки спросила Томми, не может ли он передать Мэтью письмо от нее. Он согласился, и она, купив бумагу и конверт, быстро написала письмо брату. Ей нелегко было объяснить скоропалительное замужество, но она постаралась сделать это по возможности осторожно и деликатно.
Поцеловав Томми на прощание, она вы шла из магазина. Пит купил блоки соли и за полнил оставшееся в повозке место мешками с люцерной. По дороге домой Кристин рассказала ему, что случилось в Шонитауне. Новости, услышанные от давнего друга, необычайно взволновали ее.
Когда они приехали на ранчо, Кристин все еще чувствовала себя неважно. Она отправилась на семейное кладбище и постояла у могил родителей. Продрогшая, она пыталась молиться, но мысли в голове путались. Внезапно Кристин почувствовала, что сзади нее кто-то стоит, и в тот же миг поняла, что это Коул. Она разозлилась, сама не зная почему, – быть может, потому, что догадывалась: Коул не испытывает к ней никаких чувств. А вот она, похоже, любит его. Конечно, его влекло к ней, быть может, он даже нуждался в ней, но не любил ее.