Страшная боль снова сжала Кристин, словно тисками, и она начала честить Коула. Шеннон лишь смеялась.
Кристин родила малыша на рассвете. Когда он лежал у нее на руках, красный и пронзительно кричащий, Кристин поняла, что до сих пор никогда не испытывала такую любовь и такую нежность. И она истово молилась, чтобы отец ее ребенка был жив, чтобы он вернулся домой, и они были бы все вместе. Она клялась, что никогда не станет задавать ему вопросы, на которые он не сможет ответить, и не станет просить у него то, что он не готов ей дать…
Кормить ребенка было самой большой ее радостью. Кристин забывала обо всем, забывала о войне и даже о том, что отца ее ребенка, может быть, уже нет на свете. Она любила серьезные глаза малыша. Она перебирала его крохотные пальчики на руках и ногах и думала о том, как замечательно он набирает вес и какой он большой. Когда вырастет, наверняка будет такой же статный, как его отец. Милая мордашка с маленькой ямочкой на подбородке. Кристин гадала, есть ли у Коула на под бородке такая ямочка, ведь Коул всегда носил бороду.
Далила предупредила, чтобы Кристин не кормила Гейба, как они называли мальчика, долго одной грудью. Тогда ребенок не захочет сосать другую грудь, и у Кристин начнутся неприятности с молоком. Она осторожно оторвала его от левой руки, посмеиваясь над его явным неудовольствием.
– О небо, да ты еще более требовательный, чем твой отец! – сказала Кристин мальчику, качая его и поглаживая по спинке. И вдруг она почувствовала, что они не одни в комнате. Она была так поглощена своим сынишкой, что не заметила, как открылась и закрылась дверь.
Какое-то странное ощущение заставило ее обернуться. Коул стоял и смотрел на нее. Кристин чуть не задохнулась.
Ее герой.
Он был одет в полную униформу серого цвета с золотыми нашивками, палаш опасно выглядывал из ножен. Он похудел. Лицо его было мертвенно-бледным, а глаза… глаза жгли ее жарким огнем.
– Коул! – прошептала Кристин, соображая, сколько же времени он тут стоит. Она вдруг покраснела – неважно, что он отец ее ребенка, она почувствовала себя из-за его присутствия как-то неловко.
Он подошел к ней – и неожиданно для самой себя Кристин отшатнулась. Он потянулся к ребенку – она прижала мальчика к себе. Тогда он заговорил хриплым, срывающимся голосом:
– Господи, Кристин, дай его мне.
– Коул…
Кристин положила ребенка так, чтобы Коул мог взять его. Она стала судорожно застегивать блузку, но он не смотрел на нее. Взгляд его был устремлен на ребенка. Ей хотелось броситься ему на шею, обнять его. Прошло столько времени с их последней встречи. Но он казался ей таким чужим…
Он вел себя так, словно ее не было в комнате. Положив плачущего ребенка на спинку, Коул распеленал его, чтобы увидеть полностью. Кристин могла ему сказать, что Гейб красивый и здоровый ребенок, что все у него в порядке, но она молчала. Она знала, что Коул сам должен в этом убедиться. Внезапно Кристин засомневалась: может, следовало написать ему о сыне? Но что бы из этого вышло? Он все равно не смог бы приехать. Ведь ему здесь грозит опасность. Коулу не стоило появляться здесь и сейчас. Вокруг слишком много юнионистов. Но в этом ли истинная причина ее нежелания сообщать о сыне? Тогда, в ту их последнюю встречу, она скрыла это, поскольку решила, что безразлична ему…
Гейб перестал плакать и поднял глазки на отца. Он изучал лицо Коула так же серьезно и осознанно, как его отец. Мальчик лежал теперь совершенно спокойно. Затем он, видимо, решил, что с отцом побыл достаточно. Ему нужна была мать. Он поднял свои полненькие ножки, засучил ими, сморщил личико и громко закричал. От его крика Кристин встрепенулась, теплая волна захлестнула ее грудь, пятна молока выступили на блузке, которую она слишком туго запахнула. Коул снова завернул сына в пеленку, поднял его и прижал к груди. Кристин протянула к нему руки:
– Пожалуйста, Коул, дай его мне. Он… он голодный.
С минуту Коул колебался, глядя на нее тяжелым взглядом. Потом протянул ей ребенка. Кристин наклонила голову. Ей захотелось, чтобы Коула здесь не было, но, если он уйдет, напомнила она себе, его могут убить. Она покраснела, вспомнив, как провели они ту ночь, после которой она забеременела. И, дотронувшись до щечки ребенка, распахнула блузку, и маленький рот снова принялся сосать ее грудь. Малыш сосал и чмокал. Кристин чувствовала, что не может поднять глаза, хотя знала: Коул смотрит на нее.
Они молчали, в комнате слышно было только причмокивание мальчика. Потом оно стихло, Гейб задремал. Закусив губу, Кристин встала и уложила его в кроватку, которую Самсон достал с чердака. И все время она чувствовала на себе взгляд Коула.
Но до сих пор он не дотронулся до нее, не заговорил с ней. Он стоял у кроватки и смотрел на ребенка, потом наклонился к нему. Кристин едва сдержалась, чтобы не запротестовать. Она видела, как длинные пальцы Коула нежно коснулись щечки мальчика. Кристин начала застегивать пуговицы блузки, затем вспомнила о мокрых пятнах от молока и поняла, что этот ее жест выглядел глупо. Снова краснея, она поспешила переодеться в другое платье, но Коул, казалось, ничего не замечал. Кристин подумала, что ей лучше уйти и оставить его одного, но, едва она направилась к двери, он тут же повернулся к ней, и она поняла, что он наблюдал за каждым ее движением.
– Ну, и куда же ты уходишь?
Он произнес это тихо, но в голосе его слышались гнев и угроза.
– Я подумала, что ты хочешь есть.
Он молча смотрел на Кристин. Затем подошел и с силой сжал ее руки.
– Черт возьми, Кристин! Ты же знала! Знала и не сказала мне! Как ты могла скрыть такое?
Кристин попыталась высвободиться, но не смогла. В глазах Коула она видела непреклонность.
– Какое ты имеешь право!.. – Она задыхалась от негодования. – Приезжаешь, когда захочешь… Ты, может быть, чувствуешь свою ответственность передо мной…
– Я приезжаю сюда, когда могу прорваться! – оборвал он ее. Кристин откинула голову назад, в глазах заблестели слезы, но она смотрела прямо на него. – Леди, разве вы не знаете, что идет война?! Я сделал все, что было в человеческих силах, я все дал тебе…
– Нет! Нет… ты не дал мне всего! Ты ни когда не давал мне даже маленькую частицу твоего…
– Я был на волосок от смерти! Столько раз подвергался опасности. Меня могли убить, а я так бы и не узнал, что у меня есть сын!
– Пусти меня!
– Нет!
– Пожалуйста!
Он был так близко. Кристин чувствовала жар его тела. Ей хотелось коснуться его лица и разгладить темные круги вокруг глаз, хотелось заполнить пустоту его сердца. Ей хотелось увидеть страсть в его глазах. И снова теплая волна захлестнула ее грудь – теперь причиной этого был не ребенок, а Коул. Она желала его. Хотела, чтобы он любил ее.
– Пожалуйста! – тихо повторила Кристин. Она была так рада его видеть, рада, что они снова вместе, хотя вокруг буйствует война. – Я собиралась рассказать, когда ты был здесь, но мы поссорились из-за майора Эмери, из-за того, что он все мне рассказал. Мистер Коул Слейтер не мог этого вынести! Ты человек, Коул, и, конечно, тебе может быть больно! И я, должно быть, тоже обидела тебя, потому что могла, сама того не зная, разбередить твои раны. То, что случилось с тобой, действительно ужасно…
– Кристин, перестань!
– Нет! Не перестану! Сколько у тебя есть времени на этот раз? Одна неделя? Один день? Или один час? Уверена, что немного. Вокруг полно федералов. Так что ты перестань сердиться и послушай меня! Я благодарна тебе, Коул, бесконечно благодарна. И я рада, что мы заключили с тобой сделку, искренне рада. Ты выполнил все свои обещания, которые дал мне. Но не кричи на меня теперь! Я не писала о сыне, потому что боялась за тебя. Я знала, что ты прилетишь в тот же момент, позабыв об опасности…
– Да я…
– Уверена, ты бросил бы все. Страх за меня заставил бы тебя приехать… – Кристин помолчала, вспомнив о том, что случилось с первой женой Коула. – О Господи, Коул, прости меня… Я просто представила себе, что ты поспешишь, потому что она… потому что я…