– Ваш брат скоро поправится. Старайтесь держать рану в чистоте. Не используйте дважды один ватный тампон или губку, когда будете промывать рану. Я все больше убеждаюсь, что инфекция именно так попадает в рану. Похоже, мы больше следим за санитарией, чем эти синебрюхие. – Он помолчал, вид у него был усталый. – Ваш брат – хороший человек. Берегите его.
– Спасибо вам, капитан Торнбилл, – поблагодарила Кристин. Он уже повернулся, чтобы уходить, но она остановила его, легко дотронувшись до его руки. – Капитан, вы уверены, что эти люди могут отправиться в путь?
– Самые тяжелые ранения получили янки, которых мы нашли в доме для прислуги, а им не нужно никуда уезжать. У моих людей – у одного перелом ноги, у другого сломана рука, у нескольких ранения в плечо, и двое с сотрясением мозга. Они смогут ехать в повозке. – Капитан помолчал, печально глядя на нее. – Миссис Слейтер, уж лучше трястись в повозке, чем оказаться в плену у янки. Я не из тех, кто говорит, что янки мясники, но я слышал мало утешительного о лагерных тюрьмах, будь то лагеря янки или же конфедератов.
Здоровые солдаты прошли мимо нее, готовые к отъезду. Коула нигде не было видно. Малакай подошел к Кристин сзади и обнял ее за плечи.
– Надеюсь, Коул не станет возражать, – сказал он и поцеловал ее в щеку. – Черт возьми, мне все равно, даже если он и будет возражать! – И он снова поцеловал ее. Кристин не заметила, что слезы текут по ее щекам, пока он не вытер их.
– О, Малакай…
– Все хорошо. Мы не уйдем далеко отсюда.
– Мы будем совсем близко. – Это сказал Джейми. Он подошел, обнял Кристин и тоже поцеловал в щеку. – Берегите себя, сестренка, слышите?
Она кивнула, не в силах произнести ни слова.
– Коул…
– Коул здесь, – проговорил ее муж. Слезы застилали ей глаза и мешали смотреть. Он обнял ее. – Ну же! – прошептал он, целуя ее. – Прекрати! Ты не можешь провожать моих братьев со слезами на глазах!
– Твоих братьев?..
Она резко повернулась. Коул смотрел по верх ее головы. Малакай дотронулся до своей шляпы и улыбнулся, Коул ответил ему улыбкой. Малакай и Джейми вышли.
– Я сегодня не уезжаю, Кристин, – помолчав, сказал Коул.
– Что? – прошептала она.
Тут они услышали, как Шеннон ласково прощается с Джейми и не так ласково – с Малакаем. Коул усмехнулся, Кристин тоже понимающе улыбнулась. Ее глаза искали его взгляд. Дверь открылась, и появилась Шеннон.
– О, простите! – пробормотала она.
Ни Коул, ни Кристин не обернулись. Они слышали, как Шеннон на цыпочках прошла в гостиную и осталась там с раненым солдатом-юнионистом.
Какой он красивый, подумала Кристин, глядя на Коула. Он самый красивый на свете. Похудел, седые пряди серебрятся в волосах, поблескивают в бороде, но и они были красивыми. Они так гармонировали с серебристым цветом его глаз…
– Коул, – горячо зашептала Кристин, – тебе надо уезжать! Мэтью сказал, что ты вне закона…
– Они не знают, что я здесь. Все мои люди ушли. Мою лошадь захватили с собой. Они знают, как раствориться в ночи. А я останусь здесь, с моей женой.
– О!..
– Если она примет меня.
– Коул… – Кристин дотронулась до его щеки, нежно провела пальцами по бороде. – Она примет тебя!
Коул взял ее руку и стал целовать пальцы. Молча поднял Кристин на руки и внес в их спальню. Там он остановился, прислонившись к двери. Кристин, улыбаясь, смотрела на него.
– Никогда не думал, что мы сейчас будем вместе, – прошептал он.
– Но мы вместе, – сказала она.
– Да, мы вместе.
Он опустил ее на ноги. Кристин потянулась к его шляпе и бросила ее на пол, отстегнула кобуру, старательно расстегнула мундир и форменную рубашку; когда она увидела его голые плечи и грудь, сладостное чувство ожидания захлестнуло ее. Ее пальцы стали вдруг неловкими, дрожь волнами прошла по телу. Она прошептала его имя, прижалась губами к его груди, нашла пульсирующую жилку у основания шеи. Он поймал ее губы и поцеловал страстным, голодным поцелуем, он упивался ею, ощущая, как подкатывают и захлестывают его горячие волны страстного желания. Кристин почти не дышала, когда он отпустил ее из объятий и стал расстегивать пуговицы ее платья. У него тоже тряслись руки, но вскоре платье упало на пол, за ним последовала рубашка и нижние юбки, оставались еще чулки и туфли, но Коул поднял Кристин и понес к кровати, остановившись взглянуть на Гейбриэла, сладко спавшего в своей кроватке в углу комнаты.
Коул опустил ее на кровать, и сам упал рядом. Пальцы Кристин гладили его голову. Он застонал и стал снова и снова целовать ее губы, грудь, лаская языком соски.
– О, Коул! – Желание будто молнией пронзило ее всю… Она чувствовала на себе тело Коула, его нежные и требовательные прикосновения, видела его глаза, смотревшие в ее глаза, жадно смотревшие на ее тело… Она ощущала, как желание растет в нем, превращается в грозу, готовую вот-вот раз разиться.
Он целовал ее живот, гладил бедра, легко касался золотистого треугольника между ног. Потом ловко снял с нее туфли, чулки и под вязки. И снова оказался на ней, языком прокладывая жаркую дорожку от ее шеи к ложбинке между грудями, ниже, к пупку, и еще ниже, к самому очагу, где уже разгоралось жаркое пламя…
Коул на секунду остановился. Кристин открыла глаза, а он застонал и спрятал голову у нее на груди.
– Как я люблю тебя, Кристин, как я люблю!
– Коул, – прошептала она, крепче прижимаясь к нему. – Пожалуйста…
Он отодвинулся от нее:
– Ну?
И тут она поняла, чего он хочет. Прильнув к нему, Кристин заговорила:
– Коул, я всегда буду любить тебя! Я так люблю тебя! Я даже не предполагала, что могу так любить, я боялась, я знала, что ты ни когда не любил меня.
– Я тоже не думал, не осмеливался поддаться чувствам, – тихо проговорил он.
– Скажи это еще раз, – попросила Кристин.
– Я тебя люблю. Я тебя люблю, Кристин Маккайи-Слейтер, и клянусь, буду любить до конца моих дней.
– Коул! – Она прижалась лицом к его груди. Тело его было горячим и влажным…
Он любил ее…
Позднее этой ночью, много позднее, когда главные слова были сказаны, Коул обнял ее и рассказал обо всем. Сначала о том дне, когда пришли джейхокеры, сожгли его дом и убили жену. Кристин понимала, как тяжело ему говорить об этом, но не останавливала его, потому что важно было, чтобы он рассказал все, чтобы он открыл ей свою душу, как она открыла ему свою. А ему было важно довериться ей; исцеляющая сила слов врачевала его истерзанную душу, очищала ее.
Кристин слушала и больше не боялась его печального прошлого. Коул рассказал ей о том, что произошло в Канзасе, как он встретил своего старого друга Курта Тейлора и как тот предупредил его, что Генри Фитц со своими джейхокерами в городе.
– Я убил его, Кристин. Я знал, что делаю. Знал, как это опасно, но должен был встретиться с ним лицом к лицу. – Он сильнее обнял ее. – Я должен был сделать это, чтобы у нас с тобой было будущее. Ты понимаешь?
Ей не нужно было отвечать ему. Она поцеловала его, и он застонал от наслаждения и стал гладить ее волосы. И снова они ласкали друг друга. И ласки их были такими нежны ми, такими отчаянными и страстными… Они словно клялись друг другу, что сделают все возможное, чтобы быть счастливыми вместе.
Заснули они только перед рассветом. Но, едва первые лучи солнца проникли в комнату, Кристин проснулась. Начинался день, светлый и яркий, как радуга.
Под окнами раздался цокот копыт. Кристин в испуге вскочила с постели. Внизу у колодца стоял офицер-юнионист. Она взглянула на Коула; ей показалось, что он спит. Черты его лица смягчились, напряженность исчезла.
Кристин быстро натянула платье и босиком выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь. Стараясь не шуметь, она легко спустилась с лестницы и поспешила к колодцу. Она не представляла себе, как сейчас выглядит, какою ее увидел этот человек. Она была бледна, голубые глаза широко открыты, волосы в беспорядке падали на взволнованное лицо.