– Нет. У него грязная рубашка.
Тетя Дуся подошла к Ринтыну.
– А ну, снимай рубашку,– сказала она, взяв его за рукав.
– Снимай, снимай,– подбадривал Петя.– Мама выстирает рубашку.
С трудом подбирая русские слова, Ринтын пробормотал:
– Я… я… сам. Дома воды нагрею.
– Не дури,– спокойно сказала тетя Дуся и ловким движением стащила с него кухлянку.
Когда Ринтын снял рубашку, он вспомнил, что на шее у него висит амулет – маленькая деревянная собачка на шнурке из оленьих жил. Но было уже поздно: Петя заметил неловко прикрываемый рукой амулет. Он с интересом спросил:
– Что это? Шаманская штучка?
Тетя Дуся ударила сына по рукам.
– Не тронь! – строго сказала она, а сама с любопытством посмотрела на амулет.– Это обычай.
Петя распахнул дверь в другую комнату, где месил тесто дядя Павел.
– Папа! Посмотри, какой интересный обычай висит на шее у Ринтына!
Дядя Павел осторожно потрогал выпачканными в тесте пальцами амулет и с серьезным видом сказал:
– У всякого своя религия. Одним словом, опиум народа.
Дядя Павел ушел, вместе с ним вышла тетя Дуся.
Ребята уселись на широкой доске. Петя по-прежнему не сводил глаз с амулета и, когда они остались одни, тихонько попросил:
– Можно потрогать?
Пока Петя разглядывал деревянную собачку, Ринтын играл автомобилем.
– За ножик отдам,– вдруг заявил Ринтын.
Петя вытащил из кармана маленький складной перочинный ножик – предмет зависти всех улакских мальчиков.
Крепкая оленья жила долго не поддавалась. Когда, наконец, она была перерезана, на шее у Ринтына осталась красная полоса.
– Дома не будут ругать? – шепотом спросил Петя.
– Нет,– грустно ответил Ринтын.
Ему стало жалко деревянную собачку. Дома, конечно, ругать не станут: никто не заметит. Вот если бы это было в яранге дяди Кмоля! Что бы сказала бабушка! А что, если с ним действительно что-нибудь случится? Ведь у него теперь нет охранителя! У Аккая тоже когда-то висела на шее фигурка ворона. Однажды ночью он спал, высунувшись в чоттагын из душного полога, подбежали собаки, перегрызли оленью жилу и утащили ворона-охранителя.
Правда, с Аккаем ничего не случилось, как ничего не случилось и со старухой Пээп, когда Ринтын срезал с ее яранги деревянного медведя. А что, если вдруг?..
– Петя, давай бросим амулет в печку,– с замиранием сердца предложил Ринтын.
– Что ты! – ужаснулся Петя.– Попадет тебе!
– Нет, не попадет,– сказал Ринтын и, отобрав у Пети деревянную собачку, бросил ее в бушующую топку. Амулет исчез в пламени.
Петя со страхом смотрел на Ринтына. Он чувствовал: его друг сжег не простую игрушку, а что-то большее.
Вошел дядя Павел.
– Папа, Ринтын бросил в топку свой обычай,– тихо сказал Петя.
– Ну?! – удивился пекарь и, не найдя на шее Ринтына амулета, спросил: – Зачем ты это сделал?
Правда: зачем он это сделал? Так просто, из озорства? Быть может, он действительно поверил в разговоры, что никаких духов – кэле – не существует. Положим, днем он еще мог этому поверить. А ночью, когда за стенами яранги кто-то тяжело дышит и бормочет непонятные слова? Кто это может быть, кроме кэле? Нет, Ринтын бросил в огонь не простую деревянную собачку, а частицу веры в то, что на свете есть духи, которые помогают человеку. И от этого ему было грустно.
– Не знаю, зачем я это сделал,– с горечью сказал Ринтын.
– Ну, ничего,– стал утешать его пекарь.– Ты теперь вроде как бы неверующий. Словом, настоящий большевик.
Уходя, он покачал головой и словно бы одному себе сказал:
– Чудеса! Сожжение богов!
Тетя Рытлина ночью постучалась в ярангу Гэвынто.
– Кмоля до сих пор нет,– сказала она.– Как ушел рано утром, так и не вернулся.
Гэвынто высунул из-под одеяла помятое лицо и равнодушно сказал:
– Ничего с ним не сделается. Вернется.
Ринтын, обеспокоенный, быстро оделся и вышел вслед за тетей Рытлиной. В чоттагыне яранги дяди Кмоля свистели носами спящие собаки.
Бабушка одетая сидела на бревне-изголовье и шептала заклинания.
– Я пойду к нему навстречу,– сказал Ринтын и вышел из яранги.
На небе светила полная луна. От яранг, домов и деревянных столбов на снег легли голубые тени. По берегам и на дне Песчаной Реки [7] блестели, переливаясь, звезды.
Ринтын вошел под тень высоких скал. Сухой снег, шурша, катился по крутой каменной стене.
Ринтын миновал древнейшее чукотское стойбище, в котором, по преданию, жили предки чукотского народа. У берега торчали вкопанные в землю большие китовые кости, похожие издали на беседующих между собой людей.
Непривычно громко скрипели по снегу торбаза. Ринтын кашлянул несколько раз, и тотчас ему ответило эхо. Стало жутко. Мальчик вспомнил, что у него теперь нет амулета и некому его защитить от злых сил. Он остановился и прислушался. Если задержать дыхание, можно было услышать тихое шуршание снега и удары собственного сердца.
Вдруг раздался скрип снега. Кто-то шел под скалами.
– Дядя Кмо-о-оль! – закричал Ринтын.
– Мо-оль! О-оль! Оль! – повторило многократно эхо.
– Эгэ-эй! – ответил голос.
Ринтын со всех ног бросился навстречу дяде.
Дядя Кмоль шел, согнувшись под тяжестью ноши.
– Что ты тащишь?
– Умку [8],– ответил дядя.
– С удачей тебя!
– Спасибо, Ринтын!
Мальчик зашагал рядом с дядей и завел разговор, как равный с равным.
– Зверь-то хорош?
– Хорош зверь. Один топленый жир у него в желудке.
Не выдержав, Ринтын взмолился:
– Расскажи, как ты убил его!
– Вначале убил я к вечеру трех нерп,– начал дядя рассказ.– Связал их и тащу. Думаю, долго придется идти. Прошел немного и слышу: кто-то за мной шагает, сопит. Оглянулся: медведь! Как увидел зверь, что я оглянулся, и давай бежать. Посмеялся я над ним, обрадовался: хорошо, что убежал,– всего-то у меня один патрон. Иду дальше. Слышу, опять идет. Оглянулся, а он снова удирать. Так несколько раз. Ну и решил застрелить.
– Одним патроном? – удивился Ринтын.
– А что же делать? – развел руками дядя Кмоль.
– Тетя Рытлина беспокоится,– сказал Ринтын.
– Ну, пока я разделывал медведя, пока закапывал в снег нерпичьи туши да медвежье мясо, вот и время прошло.