Мотылёк долго ворочался, планируя завтрашнюю речь в «союзе энтузиастов». Дважды вставал, включал свет и рассматривал в зеркале пострадавший глаз. Под действием мази отёк спал, но было непонятно: успеют ли видимые последствия исчезнуть без следа до завтра или нет. Наконец он уснул, хотя даже во сне ему снилось, как он завтра выступает перед чернореческими комсомольцами.
И утро завтрашнего дня наступило.
Глава 4
…красота есть функция труда и питания.
Утро наступило. Солнце большим красным помидором вывалилось из-за горизонта, нагло светя в глаза сквозь щель в небрежно задёрнутых шторах. Отчаянно зевая, Мотылёк вышел из комнаты в общий зал, спросонья недоумевая: чего это ему взбрело в голову завалиться спать не в своей комнате, а в соседней.
События вчерашней ночи нахлынули со скоростью внезапной летней грозы. Новосибирск! Наташа! Комсомол! Мотылёк бросился к зеркалу в ванной. Внимательно оглядел пострадавший глаз и пришёл к выводу, что едва заметную припухлость можно легко списать на парочку бессонных ночей. С этим вопросом разобрались. Второй вопрос беззастенчиво дрых на его, Мотылька, кровати.
Решив не будить засидевшуюся вчера девушку, Мотылёк написал письма родителям и брату. Затем внёс итоги вчерашней беседы в дополнение к отчёту для института и отправил. Едва успел отправить, как в ящике появилось входящее письмо от Новосибирска с приветствием «Доброе утро, командир!». Мотылёк написал «Готов к походу в чернореченский союз энтузиастов?». От человека можно было бы ожидать, что он ответит нечто вроде «всегда готов!». Интеллект ограничился коротким «да». И стоило использовать электронную почту для пересылки письма содержавшего всего одно слово?
— Хоть кто-то из нас готов— мысленно проворчал Мотылёк. Он немного побаивался выступления перед комсомольцами. Но другого выхода действительно нет. Либо чернореченские «энтузиасты» из «союза энтузиастов» захотят помочь и смогут помочь. Либо придётся сдвигать горы в одиночку, а это тем более чревато неудачей.
Кофейный автомат в гостиничном холле выдал две чашки крепкого и горячего кофе. Там же Мотылёк взял завёрнутый в двухслойную изолирующую плёнку творожный пирог. Когда он поднялся к себе, Наташа уже встала.
— Кофе! — воскликнула она буквально вырывая чашку: —Фи, из автомата!
Однако, вопреки собственным словам, допила до конца, оживая буквально на глазах.
— И творожный пирог— добавил Мотылёк.
Вскоре с пирогом оказалось покончено. Даром, что тоже взят из автомата.
Пока Наташа созванивалась со знакомыми из «союза энтузиастов» и договаривалась о внеплановом сборе отрядов, Мотылёк смотрел в окно. Оно выходило на городской парк. Парк пронизывала паутина дорожек, сходившихся к свободной от деревьев площадке в центре парка. Несмотря на ранее время, в парке было людно. Крохотные, при взгляде издалека, фигурки заполнили дорожки парка.
— Смотри— заметила подошедшая Наташа: —Спортсмены в городском парке. Что-то поздновато они сегодня. Наверное, уже уходят.
Видя непонимание Мотылька, девушка пояснила: —Готовятся к общегородскому забегу в будущем месяце.
— Что сказали «энтузиасты»?
— Чтобы мы подходили. Все, кто в свободен и сможет прийти, соберутся через полтора часа в штабе. Голографический проектор там есть, я узнавала. Эй, что с тобой?
— Волнуюсь— признался Мотылёк.
— Надо же. А мне ты показался крайне самоуверенным человеком— поделилась Наташа.
Комсомольский штаб располагался в бывшем здании городского дворца музыки. Растущему городу требовался дворец побольше и старый передали комсомольцам. Красивое трёхэтажное здание, похожее на тонкую свечу с язычком пламени наверху — горящей золотым солнечным светом звездой, и скрипичным ключом над входом. К зданию прилагался крохотный дворик с парой старых, заматеревших берёз и десятком молодых, посаженных уже комсомольцами у забора, яблонь. И бюст Шостаковича.
Бюст музыканта потемнел от времени, а между берёзами натянута волейбольная сетка. Часть комсомольцев сидела на ступенях у входа и разговаривала. При приближении Мотылька с Наташей разговоры на крыльце затихли.
— Вот такие дела— подытожил Мотылёк заканчивая рассказ.
Больше двух сотен глаз смотрели на него. Импровизированную лекцию пришлось читать в актовом зале, в других комнатах старого дворца музыки, такая толпа просто бы не поместилась. И без того многим пришлось слушать стоя или сидя на принесённых стульях в проходе.