Я сказал адрес, и мы добрались до участка без особых затруднений. Эдди Келер был в своем офисе. Он читал какую-то заметку в «Ньюс», и, судя по его лицу, она ему не нравилась.
— Ну и засранец же этот прокурор по особым делам! — сказал он, кивнув мне. — Только народ раздражает своим трепом.
— Зато его имя не сходит со страниц газет.
— В губернаторы, наверное, метит.
Я вспомнил о Хьюзендале.
— А кто в наши дни не метит?
— Да все они такие, мать их так! Как ты думаешь, почему?
— Ты обратился не к тому, к кому следует, Эдди. Я совершенно не понимаю, почему кто-то стремится стать кем-то.
Он посмотрел на меня холодным, оценивающим взглядом.
— Кому ты очки втираешь? Ты же всегда хотел быть полицейским.
— Да, верно. С самого детства. И, насколько я помню, никогда не думал работать где-нибудь, кроме полиции.
— Вот и я так. Всегда мечтал носить полицейский значок. А почему — и сам не знаю. Я думаю, так мы были воспитаны. Коп на перекрестке был тогда уважаемой фигурой. Полицейские становились героями многих картин, которые мы обожали в детстве.
— Не знаю. Но мне не нравилось, что они всегда убивали Кэгни в последних кадрах.
— Но ведь так и должно было случиться. Мы жутко беспокоились за Кэгни, хотели, чтобы он остался в живых и купил себе ферму напоследок. Но обстоятельства складывались против него. Садись, Мэт. Что-то мы с тобой теперь редко видимся. Хочешь кофе?
Я покачал головой, но сел. Он взял из пепельницы погасшую сигару и зажег ее. Я достал из бумажника две двадцатки и пятерку и положил на стол.
— Я уже заработал себе на шляпу?
— Нет, но сейчас заработаешь.
— Надеюсь, прокурор по особым делам не узнает об этом?
— Но ведь тебе не о чем беспокоиться.
— Кто знает!.. Достаточно одного такого маньяка, чтобы у всех появилась причина для беспокойства. — Он сложил банкноты и положил в карман рубашки. — Что я должен сделать?
Я вынул клочок бумаги с записью, сделанной перед сном.
— У меня тут зафиксирована часть номерного знака.
— Неужели ты никого не знаешь на Двадцать шестой улице?
Там помещалось отделение дорожной полиции.
Я сказал:
— Кое-кого знаю, но это номер штата Джерси. Я полагаю, что машина украдена и значится в списке угнанных автомобилей. Три буквы — Эль, Кей, Джей или Эль, Джей, Кей. У меня записаны только три цифры, и в тех я не уверен. Девять и четыре. Возможно, девять и две четверки, но я даже не помню порядка цифр.
— Этого может оказаться достаточно, если номер внесен в список. Но теперь так часто отбуксировывают машины, что многие владельцы даже не сообщают об их исчезновении. Они думают, что их отбуксировала полиция, и если у них нет пятидесяти баксов, то не торопятся идти за машиной. Бывает, что в конце концов выясняется: она давно угнана. Случается, вор бросает машину, и ее позже перегоняют, тогда владельцу приходится оплачивать буксировку, хотя и не от того места, где автомобиль был оставлен. Сейчас я достану список.
Он положил сигару в пепельницу, но к тому времени, когда вернулся, она опять погасла.
— Список угнанных автомобилей, — сказал он. — Повтори буквы.
— Эль, Кей, Джей или Эль, Джей, Кей.
— Гм. А ты знаешь модель?
— Вроде бы «кайзер-фрейзер».
— Это все?
— Седан, темного цвета. Больше я ничего не знаю. Все они выглядят одинаково.
— В списке нет ничего похожего. Посмотрим дополнительный, что прислали вчера вечером. А, вот он, твой номер — Эль, Джей, Кей, девять, один, четыре.
— Да, похоже, тот самый.
— Двухдверная «импала» семьдесят второго года, темно-зеленого цвета.
— Я не считал двери, но это наверняка та самая машина.
— Принадлежит миссис Уильям Рейкен из Верхнего Монтклера. Она твоя приятельница?
— Не думаю. Когда она заявила о краже?
— Сейчас посмотрим… В два часа ночи.
Я вышел из бара Армстронга в половине первого, стало быть, миссис Рейкен хватилась своей машины не сразу. Если бы ее быстро вернули на место, она даже не узнала бы, что кто-то раскатывал на ее машине.