А позднее – это было уже в 82-м – мне дали на неделю какой-то четвертый ксерокс с парижского, как уверяли, изда– ния (титульный лист отсутствовал). Многие места читались по этому тексту с трудом, но все-таки это было издание, вычи– танное профессиональным редактором и корректором. В общем, я взялся править свой экземпляр. Это была долгая, трудная и приятная работа. Я воссоздавал любимую книгу, как реставра– тор. Я открывал для себя новые, ранее не читанные слова, фразы, а иногда целые абзацы и даже страницы. А в некоторых местах провалы ксерокса трагически совпадали с пропусками перепечатки, и тогда мне что-то приходилось додумывать, достраивать, дописывать самому. Так что к концу работы мне уже начинало казаться, что я сам написал эту книгу, – этакая мания величия.
И конечно, сколько раз я ни перечитывал эту повесть, мне всегда ее не хватало: хотелось еще, хотелось дальше, дальше, дальше… Кто бы написал? Самому, что ли, написать? Смешно…
Мог ли я подумать тогда, что тринадцать лет спустя действительно буду сочинять продолжение «Гадких лебедей» – не просто сочинять – серьезно работать для публикации в этой (!) стране, да еще по заказу? Дурдом!
И, знаете, мне было очень легко работать над этой вещью. Ведь мое (да не только мое – целого поколения!) твор– чество выросло на книгах Стругацких, и с самого начала про– фессиональной литературной работы я старательно, последова– тельно и не без труда (ох, не без труда!) давил в себе ес– тественное стремление подражать стилю Стругацких. Господи! Как приятно было расслабиться на этот раз!
Вот почему я не мог не написать эту повесть. Вот поче– му, собственно, я написал именно эту.
И как же жаль, что нет уже Аркадия Натановича. И как же хорошо, что по-прежнему с нами Борис Натанович.
1
Вдоль потрескавшегося, запорошенного пылью бордюрного камня четко виднелась вереница маленьких следов на размякшем асфальте – круглые дырочки от каблучков-шпилек примерно че– рез каждые полметра и практически на одной линии. Дырочки были неглубокие.
«Удивительно красивая походка, – подумал Виктор. – Так ходят канатоходцы и манекенщицы. Идет как пишет. – И тут же вспомнилось лишнее. Из классики: – А пишет как Лева. А Ле– ва…»
Виктор отогнал эту ассоциацию и представил себе, как шла по улице эта легкая, изящная, нездешней красоты девушка. Белое, да, обязательно белое, очень короткое и совершенно воздушное платье, сильные загорелые ноги, руки тонкие, неве– сомые, как крылья, высокая девичья грудь, черные локоны по плечам, брови вразлет и огромные синие глаза. Она шла улыба– ясь, победительно глядя перед собой и поверх этой улицы, по– верх чахлых деревьев и кособоких выцветших ларьков, поверх всех мужчин, против воли оглядывающихся на нее, и их жен, грубо отворачивающих ладонями лица своих благоверных со сло– вами: «И ты туда же, старый козел, – на девочек потянуло!»
Виктор автоматически, не думая, пошел вдоль цепочки ча– рующих следов и свернул с проспекта Свободы в переулок, где уже не было ни полусдохших лип, ни пыльных киосков, а сквозь асфальт тротуара нагло пролезала настоящая верблюжья колюч– ка. Здесь было совсем тихо. Молчаливые двухэтажки и пустая выжженная солнцем дорога, насколько хватал глаз. Лишь в са– мом далеке, где этот переулок с издевательским названием «улица Прохладная» сбегал вниз, к бывшей набережной, что-то шевелилось, но было не разобрать, люди это, машина или ло– шадь, а может быть, просто колышется раскаленное марево.
Народу на улицах в такой час вообще попадалось не мно– го. Три пополудни. Сиеста.
Господи, подумал Виктор, кто в этом городе вообще слы– шал такое слово – сиеста! – в те времена, когда перед самой войной он проходил здесь службу. В самоволку они бегали с ребятами купаться на реку, переплывали без малого полкило– метра и подкарауливали на том берегу деревенских девок, ку– павшихся без одежды, таскали с грядок огурцы, яблоки из са– дов – садов было полно прямо в городе; мерзли холодными ав– густовскими ночами, если случалось оказаться в карауле. Их часть стояла неподалеку от Лагеря бедуинов на высоком берегу реки. Бедуины мерзли еще сильнее, кутались в свои синие ба– лахоны, жгли костры. Поговаривали, что никакие они на самом деле не бедуины. Ну помилуйте, какие в нашей средней полосе бедуины? Говорили, что это просто цыгане, только мусульманс– кой веры. Другие утверждали, что это депортированные чечен– цы. Были еще какие-то предположения относительно националь– ности беженцев, но весь город все равно называл их бедуина– ми. А потом грянула война. Часть, где служил Виктор, бросили на фронт, и никогда больше он не попадала этот город, да и что в нем было делать? А вот теперь занесло.
– Здравствуйте, господин Банев, – отвлек его от воспо– минаний незнакомый вежливый голос.
Виктор поднял глаза от дырочек на асфальте и увидел идущего навстречу бедуина, заросшего до глаз черной бородой и угрюмо смотрящего из-под синего своего капюшона.
– Здравствуйте, – так же вежливо ответил Виктор, недоу– мевая, с чего это незнакомый человек решил здороваться.
Давно прошли те времена, когда его узнавали на улице как модного писателя, часто мелькавшего на телевидении.
Ох, не к добру это все, мелькнуло в голове, ох, не к добру. И стало как-то по-особенному жарко и душно, хотя, ка– залось бы, уже пора привыкнуть к тридцати двум в тени и не– подвижному воздуху.
Именно здесь, на Прохладной, находился ресторанчик «У Тэдди». Виктор не планировал заходить туда так рано, но те– перь понял, что настало время пропустить хоть один стаканчик сухого «мартини» со льдом и лимонным соком или… А как же следы? Ну что за мальчишество, право? И все-таки сначала стаканчик, потом дальше по следам.