Он поднёс руки к груди.
— Мне больно тебя слушать, ты совсем не веришь в то, что природа наделила меня способностью чувствовать приближение рока.
— А мне больно, что старые дураки читают географический журнал. Начитаешься всякого вздора и начинаешь мечтать… Показать бы ещё редакторам «Популярной техники» все недоделанные лодки, геликоптеры и крылья, валяющиеся у нас на чердаке, в гараже, в подвале. И не только показать, пусть тащат к себе домой.
— Болтай, болтай, — отозвался он. — Вот я перед тобой, белый камень, тонущий в волнах забвения. Бога ради, женщина, неужто мне нельзя удалиться, чтобы умереть спокойно?.. Неужто?сознание человеком своей смертности тебе представляется суетным?
— Ты упиваешься им, словно табачной жвачкой.
— Довольно! — сказал он. — Моё земное имущество сложено на задней террасе. Отдай его Армии спасения.
— Географический журнал тоже?
— Да, чёрт возьми, и журнал! А теперь посторонись!
— Если ты собрался умирать, тебе ни к чему полный чемодан одежды.
— Руки прочь, женщина! Может пройти не один час. Что уж мне оставаться вовсе без земных благ? И это называется нежное прощание… Горькие укоры, сарказм, сплошное недоверие.
— Хорошо, — сказала она. — Ступай в лес, постучи зубами одну ночь.
— Почему непременно в лес?
— А куда же ещё ты пойдёшь умирать в Иллинойсе?
— Куда? — Он помолчал. — Есть ещё большая дорога.
— Чтобы тебя задавила машина. Я и забыла.
— Нет, нет! — Он зажмурился, потом снова открыл глаза. — Глухие дороги, ведущие никуда и всюду, через ночные леса, в глушь, к далёким озёрам…
— Постой, уж не задумал ли ты взять на лодочной станции байдарку и отправиться на ней? Вспомни, как ты перевернулся возле Пожарной пристани и чуть не утонул!
— Кто говорит о байдарках?
— Ты говорил! Про язычников-островитян, которые уплывают в великое ничто.
— Так ведь то в Полинезии! А здесь у нас человеку приходится пешком искать свои природные истоки, свой естественный конец. Пойду-ка я на север берегом озера Мичиган — дюны, ветер, прибой…
— Вилли, Вилли, — мягко произнесла она, качая головой. — Ох, Вилли, что мне с тобой делать?
Он понизил голос:
— Не мешай мне поступать, как я хочу.
— Хорошо, — ответила она тихо. — Хорошо…
Её глаза наполнились слезами.
— Ну что ты, — сказал он.
— Ох, Вилли! — она долго смотрела на него. — Ты взаправду всей душой веришь, что пришёл твой конец?
Он увидел себя отражённым — маленький-маленький, но всё в точности — в её зрачках и смущённо отвёл взгляд.
— Всю ночь я думал о вселенском прибое, что приносит человека и уносит его. Теперь утро. Всего хорошего.
— Всего хорошего? — У неё было такое лицо, будто она впервые слышит эти слова.
Его голос дрогнул:
— Конечно, Милдред, если ты уж очень настаиваешь…
— Нет! — Она решительно подняла голову и высморкалась. — Раз у тебя такое чувство, что я могу поделать?
— Ты уверена? — спросил он.
— Это ты уверен, Вилли, — ответила она. — А теперь — в путь. Да надень тёплое пальто, сейчас ночи холодные.
— Но… — произнёс он.
Она живо принесла ему пальто, поцеловала в щёку и отпрянула, прежде чем он успел заключить её в объятья. Его губы дёргались, он смотрел на кресло возле камина. Она открыла наружную дверь.
— Поесть захватил?
— А зачем?.. — Он помялся. — У меня в чемодане бутерброд с ветчиной, несколько солёных огурцов. По моему расчёту, больше и не…
С этими словами он вышел, спустился с крыльца и зашагал в лес. Отойдя, обернулся, будто хотел что-то сказать, но передумал. Помахал рукой и пошёл дальше.
— Слышишь, Вилл! — крикнула она вслед. — Береги силы! Не старайся в первый же час пройти побольше! Устанешь — посиди! Проголодаешься — поешь! И ещё…
Но тут у неё пропал голос, она отвернулась и достала платок.
Мгновение спустя она опять смотрела на тропу. Тропа выглядела так, словно последние десять тысяч лет по ней никто не ступал. Пусто… так пусто, что женщина вошла в дом и затворила дверь.