— Поставь капельницу, — велел он Джобу. — Для начала закачаем ему пакет лактата Рингера. Давай.
Говоря все это, он накручивал наконечник на тюбик с бетадином и теперь принялся вводить наконечник в глубокие раны на бедре Шадраха и выдавливать туда густую йодную пасту до тех пор, пока она не начала выступать над краями раны подобно табачно-желтой зубной пасте. Шадрах лежал молча, никак не показывая, что ему больно, наблюдая за тем, как они работают, и время от времени односложно отвечая Джобу на синдебеле, когда тот о чем-либо его спрашивал.
— Капельница готова, — сказал Джоб.
Шон молча взял у него из рук иглу. Шадрах был его человеком, и отвечал за него только он сам. Поэтому он не позволил бы сделать это никому другому — даже Джобу. Он взял руку Шадраха, повернул ее тыльной частью наружу и уверенными движениями накачал вены. После этого он с первой попытки ввел иглу в вену и кивнул Джобу, давая понять, что можно пускать плазму.
— Эй, Шадрах! — улыбка Шона, когда он мимолетным движением коснулся щеки матабела, была поразительно убедительной. — Кажется, ты здорово отравил этого льва. Стоило старику лишь пожевать твою ногу и — пфф! — он тут же окочурился. Здорово! — Шадрах усмехнулся. Услышав его смешок, Рикардо был поражен, хотя ему и раньше доводилось сражаться и работать бок о бок с бывалыми людьми. — Капо, может, дашь Шадраху одну из своих сигар? — спросил Шон и начал обматывать ногу стерильным бинтом из аптечки, чтобы остановить остаточное кровотечение.
Перебинтовав ногу, он тут же занялся остальными ранами на теле Шадраха, заполнив бетадином все раны и царапины, оставленные зубами и когтями льва.
— Нельзя пропустить ни малейшей царапинки, — проворчал он. — Этот старый лев питался протухшим мясом. Его зубы и когти — самый настоящий рассадник разной заразы, а в ложбинках его когтей полно остатков тухлого мяса. Большинство жертв нападений львов погибает не от самих ран, а от заражения.
Все еще не удовлетворенный, Шон влил в капельницу целую ампулу пенициллина. Таким образом, все тело вскоре будет насыщено антибиотиком. Наконец Шон кивнул и встал. Все дело заняло у него не больше тридцати минут, и, глядя на перевязку и капельницу, которую Джоб держал над Шадрахом, Рикардо решил, что даже опытный врач вряд ли сработал бы быстрее и эффективнее.
— Пойду пригоню «тойоту», — сказал Шон. — Но придется гнать ее через брод, поэтому я вернусь уже когда стемнеет. — Он мог бы послать за машиной и Джоба, но хотел сам увидеться с девушкой. — У нас здесь есть одеяла, укройте его, чтобы он не замерз. — Потом он перевел взгляд на Шадраха. — Пустяковая царапина. Смотри, не сачкуй! Чтоб был на работе как штык через несколько дней, а то не видать тебе денег как своих ушей.
Он прихватил свой «577» и через заросли травы отправился к берегу реки. Идя по песчаному руслу, он почувствовал, как гнев наконец затопил его — причем особенно сильный от того, что ему так долго пришлось его сдерживать.
Когда он поднялся к машине, Клодия в одиночестве сидела возле «тойоты». Вид у нее был страшно одинокий и покинутый, но он не чувствовал к ней ни малейшей жалости. Она с ужасом взглянула на его покрытые засохшей кровью руки.
Шон, по-прежнему не глядя на нее, поставил «577» в стойку, потом полил себе на руки из канистры с водой и потер их друг о друга, смыв большую часть крови. Затем он уселся за руль и включил зажигание, развернул ее и тронулся по дороге, идущей вдоль берега.
— Вы что же — так и не расскажете, что случилось?! — крикнула вдогонку Клодия. Она старалась, чтобы в ее голосе слышались независимость и бравада, но вопрос прозвучал тихо и подавленно.
— Ладно, — согласился Шон, останавливая «тойоту». — Расскажу. Так вот, вместо быстрого и милосердного убийства получился самый настоящий хаос и неразбериха. Первой на нас кинулась львица. В высокой траве мы не разглядели, что это она, а не он, и пристрелили ее. Впрочем, особого выбора у нас все равно не было. Или она, или мы. — Шон включил фары, поскольку солнце уже зашло и в лесу стемнело. — О'кей, значит, львица мертва. Львята ее все еще сосут молоко, значит, им тоже конец — всем троим. Они умрут с голоду за неделю.
— О, Боже, нет! — прошептала Клодия.
— Затем, следом за своей подругой, на нас напал лев. Он застиг нас врасплох. Мы не ожидали его, он завалил Шадраха и практически отгрыз ему ногу. Все кости от бедра до колена перемолоты. Не знаю, может, он потеряет ногу, но даже если и нет, он до конца жизни будет хромать. В любом случае следопытом ему больше не быть. Конечно, я подыщу ему работенку либо свежевать туши, либо прислуживать в лагере, но он воин-матабел, и подобная работа разобьет ему сердце.
— Мне так жаль!
— Да неужели? — спросил Шон. В его тихом голосе слышалась ярость. — Шадрах — мой друг и компаньон. Бессчетное количество раз он спасал жизнь мне, а я ему. Мы вместе прошли всю войну, укрывались одним одеялом, ели из одной тарелки, бок о бок протопали десять тысяч миль по жаре, в пыли, под дождем. Он мне даже больше чем друг. У меня двое родных братьев, но Шадрах для меня значит гораздо больше, чем любой из них. А теперь вы говорите: как вам жаль. Что ж, спасибо, крошка. Меня это так утешает.
— Вы имеете полное право сердиться на меня. Я все понимаю.