— Спокойной ночи, — сказала она, отпустила наконец его руку и направилась к своей палатке.
Он следил за тем, как она идет к себе. Луна лишь два дня назад пошла на убыль, и белое платье Клодии выглядело в лунном свете, как полупрозрачный клуб тумана. В нем явственно просматривалось великолепное тело, длинные, стройные ноги и изящные руки.
Наблюдая за ней, он вдруг почувствовал, что восхищается ее присутствием духа и что она в первый раз со дня их знакомства по-настоящему нравится ему.
* * *
Шон, как всегда, спал тревожным сном охотника и солдата. Природные звуки буша ничуть его не беспокоили — даже вопли стаи гиен, кружащих вокруг хорошо укрепленного навеса для добычи, где хранились львиные шкуры.
Однако стоило лучику света коснуться брезента его палатки, он мгновенно проснулся и тут же потянулся за фонарем и ружьем, прислоненным к изголовью его койки.
— Кто там? — негромко спросил он.
— Это я, Джоб.
Шон бросил взгляд на свой «ролекс». Светящиеся стрелки показывали три часа ночи.
— Ну, входи. В чем дело?
— В лагерь вернулся один из следопытов, которых мы оставили у реки. Он бегом пробежал двадцать миль.
Шон вдруг почувствовал, как по спине у него побежали мурашки, и тут же сел.
— Ну и?.. — нетерпеливо спросил он.
— Вчера вечером на закате Тукутела наконец покинул Национальный парк и пересек реку.
— Это точно?
— Абсолютно. Они хорошо его рассмотрели. Это Тукутела-Сердитый, и на нем нет никакого ошейника.
— Где Матату? — Шон резко встал и потянулся за штанами. В этот момент от входа послышалось:
— Я готов, бвана. — В палатку просунулась голова маленького ндоробо.
— Отлично. Выходим через двадцать минут. С собой берем только вещмешки и фляги. Вместо Шадраха пойдет Пумула. Я хочу, чтобы мы вышли на след Тукутелы еще до того, как его станет видно.
Голый по пояс Шон отправился к палатке Рикардо и, остановившись у входа, услышал равномерное похрапывание.
— Капо! — Храп тут же прекратился. — Ты не спишь? Я тут тебе слоника присмотрел. Так что давай-ка вытряхивайся из мешка. Тукутела перешел реку. Выходим через двадцать минут.
— Ч-черт побери! — Было ясно, что Рикардо еще окончательно не проснулся. Он, спотыкаясь, шарил по палатке. — Где, будь они прокляты, мои штаны? Эй, Шон, разбуди Клодию, ладно?
В палатке Клодии уже горел свет. Должно быть, громкий разговор ее разбудил.
— Вы проснулись? — спросил Шон, подойдя к входу ее палатки. Клапан распахнулся, и через мгновение она уже стояла перед ним, освещаемая горящим за ее спиной фонарем. Ночная рубашка, ворот и манжеты которой были отделаны кружевом, доходила ей почти до щиколоток, но полотно было таким тонким, что сквозь него явственно проглядывало ее обнаженное тело.
— Я услышала, как вы будите папу, — сказала она. — Я вас не задержу. Пешком пойдем? Как, по-вашему, что мне лучше надеть: ботинки или мокасины?
Он был уверен, что она нарочно устроила это представление, и почувствовал какую-то ханжескую злобную радость, совершенно чуждую его натуре.
— Сегодня вам придется топать куда дальше и быстрее, чем когда-либо в жизни, — резко ответил Шон.
«Выдрючивается, как шлюха, — подумал он, совершенно игнорируя тот факт, что по жизни более всего был падок на шлюх, — и как раз тогда, когда я только начал испытывать к ней уважение». — Его так и подмывало сказать какую-нибудь грубость. Он сдержался, стараясь не обращать внимания на крутые изгибы ее бедер, изящные, словно фарфоровая ваза, вышедшая из рук мастера эпохи Тан. Он хотел было даже отвернуться, чтобы продемонстрировать полное свое безразличие и вступающее с ним в полное противоречие неодобрение, но когда она снова скрылась за упавшим на место клапаном, все еще продолжал стоять на прежнем месте.
— Перемирие, будь я проклят, — в сердцах ругался он себе под нос, возвращаясь к себе. — Нет, она по-прежнему кружит по рингу и отвешивает мне один удар за другим. — И тут собственный гнев вдруг озадачил его. Ведь окажись перед ним в таком виде любая другая женщина — пусть даже и вполовину не такая красивая, — он бы лишь порадовался такому представлению.
«Просто она должна быть выше этого, — наконец нашел он для себя объяснение, а потом вспомнил, как сильно она ему не нравилась и какое презрение вызывала. — Смотри, эта курочка еще даст тебе прикурить», — мысленно предостерег он себя, а потом вдруг разразился хохотом. Наконец-то в душе его развеялась горечь, вызванная ампутацией ноги Шадраха и неминуемой потерей лицензии.
Ему предстояла охота на одно из легендарных африканских животных, и присутствие этой женщины каким-то непостижимым образом придавало совершенно необычную остроту предстоящей охоте.
* * *
На дне глубокой лощины, которую им пришлось преодолевать, трава была покрыта инеем. Кристаллики снега ярко сверкали в свете фар, а оцепеневшие от холода представители местной фауны пребывали в полулетаргическом состоянии, вяло уступая дорогу «тойоте». Наконец, за час до рассвета, машина достигла брода на Чивеве. В предутреннем свете луны вода реки казалась черной и сверкающей, как антрацит, а высокие деревья по обоим берегам были похожи на каких-то сверкающих призраков, как будто вдоль реки выстроились две противоборствующие армии сказочных великанов.