Большинство людей находят это очень раздражающим. Но почему-то никто не задумывается о том, что такие идеи приходят всегда вовремя.
Мои же внезапные мыслительные процессы были еще слишком хаотичными и нечеткими, чтобы сформулировать их в конкретные слова. Но я понимала их смысл. Это было волнительно и немного жутко от поджидающей за углом неизвестности.
Аргес не знал о моей афере, потому что иначе все планы покатились бы под хвост Императору. Вопреки своей логике, лидерским качествам и рассудительности, иногда он бывал слишком упрямым и необъяснимо категоричным в своих решениях. У них с Бумфисом это было общей чертой, что заставляло меня в который раз задумываться об их родственных связях. Аргес был больше похож на бывшего главу Тинаана, нежели я.
В моем кармане позвякивали ключи — старые, подбитые ржавчиной, которые наверняка при входе в пазы, заставят замок натужно скрипеть.
Я знала, что Аргес взбесится от такой дерзкой самовольности. Но эта пробудившаяся сила безустанно толкала меня в подземелье Картарэфа.
Я собиралась поговорить с Даериной.
Несмотря на ее нескрываемую ненависть к нам, на попытку убить Бумфиса, на публичные обвинения и прочие не самые приятные поступки. Эта девушка спасла нам жизнь, наплевав на личную неприязнь. За этим скрывалось нечто большее, чем просто ненависть и жажда мести. Мне казалось, что мы с ней похожи: такие же потерянные на дороге жизни, без указаний дальнейшего маршрута, без какого-либо понятия, что вообще делать, когда над головой гремят выстрелы, а почва под ногами проседает.
Аргес был уверен, что я помогаю Кэму, Ким и Фаиру с доставкой провизии. Они же в свою очередь были уверены, что я помогала Дофе с организацией патруля.
Грубо срубленные ступеньки сменялись одна за другой. Ботинки на мягкой резиновой подошве позволяли передвигаться бесшумно. Чем ниже я спускалась, тем больше было нетерпения. Эти коридоры я помнила лучше, чем любую другую локацию в Картарэфе. Слишком уж яркими были воспоминания.
Направление я выбирала наобум, осматривая камеры, но все они пустовали. Одна догадка вертелась в голове, но мне не хотелось считать Аргеса настолько предсказуемым.
— Ты ведь не серьезно… — пробормотала я, остановившись посреди коридора.
Я окинула взглядом неприветливые стены, пытаясь заглушить голос подсознания, который ехидно подмечал очевидное. Закусив губу, я двинулась вглубь коридора, но не доходя до конца, свернула налево и прошла еще несколько метров.
Она была там, в той же камере, в которой когда-то держали меня. Это я поняла еще до того, как глаза разглядели в темноте хрупкую девичью фигуру, лежащую на полу. Единственным признаком жизни было тяжелое хрипящее дыхание. Она задыхалась.
Замок щелкнул несколько раз, решетка натужно заскрипела. Из всех камер, эта, наверное, самая скрипучая. Даерина никак не отреагировала. Вполне возможно, что девушка была без сознания.
Я аккуратно подошла к ней и присела. Протянув руку, дрожащими пальцами дотронулась до ее лба. Вся ее кожа была липкая от пота, а температура тела явно ниже нормы. У меня засосало под ложечкой от мрачной догадки: Даерина умирала.
Злость пронзила меня, пройдясь по хребту электрическим разрядом.
День выборов должен был считаться как день новой эры, новой эпохи, в которой не место таким спонтанным и жестоким событиям. Новый мир должен был исключить месть, войну за власть и убийства из списка обязательных вещей. То, за что мы так долго и тяжело боролись теперь доступно каждому, и каждый сам выбирает, что делать ему с этим приобретением.
Но, все же, что-то мы где-то не доработали, а это значит, что наш путь еще не закончен. И умирающая без воды девушка у меня на руках яркое тому подтверждение.
Мышцы в болезненном тонком теле напряглись, и Даерина вздрогнула. Ее губы приоткрылись, и с них слетело едва различимое:
— Ситар…
— Очнись, Даерина, прошу!
Веки вздрогнули, но так и не открылись. По ее телу прошла странная вибрация, а затем девушка разразилась сухим кашлем. Я отказывалась верить в то, что Аргес сделал это намеренно и оставил бы ее умирать. Его ярость была мне понятна, и какие бы обиды он не затаил на Бумфиса, они не могли сравниться с чувствами, которые он испытывал к своему названному отцу.