Ахнар сделал вялую попытку загладить конфликт, но глава Тинаана остановил его взмахом руки, словно отогнав назойливую муху. Волы океана бурлили и пенились над моей головой, готовые обрушиться в любую секунду.
— Хочешь пойти? Хорошо. Но запомни: когда ты ошибешься и белый сапог наступит на твое горло, а я отвлекусь и повернусь спиной к врагу, то именно ты станешь виновной в гибели всего. И если Вселенная смилостивиться над нами и оставит в живых, то народ будет судить тебя, как убийцу тинаанских мужей. И если они решат тебя забросать камнями, то я и пальцем не пошевелю, потому что они будут правы в своем решении.
Лучше бы он меня ударил. Из глаз водопадом хлынули слезы, а горло обожгло болью, будто бы белый сапог уже стоял на нем. Не видя абсолютно ничего перед собой, я рванула из оружейной с такой скоростью, как не убегала от химер в ночь убийства Лисаны.
Нужно было оказаться подальше от всего, от всех людей, взглядов, слов, от проблем, подальше от мира. Подальше от самой себя. Хотелось вывернуть себя наизнанку лишь бы жизнь не была такой, какой она была всегда. Но я понимала, что это невозможно, и от осознания этого факта становилось только хуже.
Я даже не услышала скрипа массивной решетки, когда та отъехала. Едва переставляя дрожащие ноги, абсолютно не смотря под ноги и пряча лицо за волосами, я выбежала из Ангара. Но далеко убежать не получилось. Странное препятствие возникло на пути.
Подняв голову и откинув волосы с глаз, я огляделась по сторонам, и холодок пробежал по хребту. Тинаанские ночи всегда светлые. Но почему-то именно эта была темнее самого мрака. Самым ярким источником света служил Картарэф, но все равно его света не хватало, чтобы осветить всех людей, собравшихся у ворот Ангара.
— В чем дело? Что происходит? — с опаской спросила я, осторожно поглядывая на мужчину, преграждающего мне путь.
— Мы хотим поговорить с вашим главным, — серьезно ответил тот.
— Он сейчас занят планированием своего самоубийства. Можете сказать мне, я его заместитель.
Незнакомец, явно смущенный моими словами, неуверенно оглянулся на своих товарищей. Протеста никто не выказывал, поэтому ему ничего другого не оставалось, кроме как высказать все мне. Признаю, мне было немного не по себе от их мрачной решительности, с чем бы она не была связана.
— Мы хотим разделить ряды воинов Тинаана. Вы дали нам кровь и пищу, вы идете спасать наших детей. И я не посмею назвать себя человеком, если останусь стоять в стороне. Нас почти восемь сотен. Надеюсь, у вас найдется оружия для нас.
Эта странная закономерность, когда дела уже не могут идти хуже и чувствуешь, что находишься на грани, случается нечто из ряда вон выходящее, что бьет током похлеще молнии. И в первые секунды не знаешь радоваться или плакать.
Человек — воистину странное и непостижимое создание. В один момент он готов столкнуть в огонь все, что любит ради своего комфорта, а в другой — жертвовать собой ради блага остальных. Люди могут сотворить великие вещи, лишь бы у них был правильный мотив.
Я ошарашенно смотрела на человеческие тени в тусклом свете от Картарэфа и чувствовала нечто странное. Я не была одна. Мы не были одни. Нам удалось завоевать расположение людей, которые видели в южанах монстров по умолчанию. Конечно, все это стоило обговорить с Аргесом и остальными, но совершенно внезапно я поняла, что имею достаточно смелости и решительности, чтобы принять такое непростое решение.
— Я сочту за честь стоять с вами плечом к плечу.
Глава 15
Он не сказал мне ни слова. С того самого момента, как понял, что я пойду в Белую Империю вместе с остальными. В ту ночь я ночевала у Дофы на полу, потому что понимала, что не выдержу холода в собственной кровати с собственным мужчиной.
Все эти четверо суток тянулись, как старая жвачка, прилипшая к асфальту в солнечный день. Количество сказанных мною слов можно было сосчитать по пальцам рук. Мы ехали в разных трейлерах, так ни разу и не увидевшись. Это было дурным знаком. Желудок завязался морским узлом, и любая предлагаемая мне пища вызывала лишь порывы тошноты, приходилось есть через силу, потому что кому нужен обессиленный воин на поле битвы?
За четыре дня молчаливого пути я много думала. Больше, наверное, чем за всю свою жизнь.
Это билет в один конец. И даже если мы выиграем битву и освободим детей, даже если битвы не будет вовсе — это начало конца нашей истории. Все равно или поздно подходит к концу. Это был конец эпохи, конец истории, мой конец, как Тайрины — девочки, которая по непонятным ей самой причинам цеплялась за жизнь.
Даже если эта битва закончится нашей победой, ничего не останется прежним. После такого люди не могут не измениться. Забавно, что прошлая поездка в Талитану вызывала у меня приблизительно такие же чувства, но только по совершенно иному поводу. На фоне нынешних переживаний, это кажется ничего не значащим пустяком.