Вот, кстати, характерный пример этой, с позволения сказать, эволюции.
Пятьсот лет назад, то есть на самом исходе эпохи, когда честное слово что-то значило, жил человек по имени Леонардо да Винчи. Однажды этому человеку пришла в голову идея ныряющего корабля, способного плавать под водой и топить все надводное. После краткого наслаждения собственным гением Леонардо да Винчи сжег все чертежи: слишком чудовищным было бы это оружие для мореплавателей…
Наверное, нашим потомкам небезынтересно будет узнать, что в год Катастрофы подводные лодки были основой ударной силы флотов. И в Катастрофе они свою роль сыграли. И не маленькую.
А причина…»
Митрандир закрыл глаза, и перед его мысленным взором медленно поплыли цветные картины.
Горящая деревня… дымящие трубы крематория… ядовито-зеленое облако отравляющих газов… И Адольф Шикльгрубер — Гитлер — истерически выкрикивающий воистину проклятые слова:
— Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью!
Вспышка ядерного взрыва над Хиросимой… пылающие джунгли Вьетнама… исполинская сточная труба, извергающая в воду какую-то мерзость… женщина с лохматой болонкой на поводочке — обе в одинаковых норковых шубках…
— Я освобождаю вас от химеры…
Снова горящая деревня — на сей раз в Афганистане, и погромщиками в форме командует Митрандир…
— Я освобождаю! — выкрикивает Гитлер, и все исчезает в пламени исполинской яркости.
— Вот так, — задумчиво произнес Митрандир. — Именно так и никак иначе.
И, немного помедлив, дописал последние строки:
«А причина запредельно проста. По-немецки она называется Entmenschung. Проще говоря, в угоду своей поганой цивилизации мы по капле выдавили из себя человека. И кончилось это именно тем, чем и должно было кончиться».
Эльфийский замок
— А ну, навались! Еще! Оп!
Петли, в которые были продеты дужки висячего замка, со скрежетом выползли со своих мест.
— Порядок! — улыбнулся Седунов. — Э, нет! Погодите минуту!
И, переложив вырванный ломом замок в правую руку, он швырнул его, как гранату, метров за сорок.
— Долой замки, засовы и запоры — эти реликты прошлой эпохи! — воскликнул художник. — Ну, а теперь можно и войти.
Он потянул дверь на себя и замер в восхищении. Керосиновая лампа в руке стоявшего за его спиной Ингвэ осветила огромный пустой зал бывшего магазина.
— А что? А неплохо! — удовлетворенно произнес Седунов. — Возьмем вот и откроем тут свою Третьяковку. Только надо будет еще пару перегородок сделать, картины вешать. А на полках книги расставим. Будет у нас еще и библиотека. Ага?
— Кстати, о библиотеках, — хитро усмехнулся Ингвэ. — Я в свое время из Тьмутаракани всю подписную «Библиотеку всемирной литературы» перевез. И, между прочим, она у меня до сих пор в ящиках стоит нераспакованная.
— Всю «Библиотеку»?
— Двести томов, — кивнул Ингвэ.
— Ну, живем! — обрадовался Седунов. — Сейчас еще и картины развесим. Только их все равно до солнца как следует не разглядишь, — с сожалением прибавил он.
— А… можно, я и свою сюда принесу? — робко поинтересовался молчавший до сих пор Азазелло.
— Нужно! — твердо ответил художник.
— Боже мой! Ну кто же так пакует картины! — возмутился он через пять минут при виде чертежного тубуса. — Свернул, скрутил… Эй, не клади на пол! Надо же, черт возьми, иметь хоть какое-то уважение к живописи! Мм! Так я и знал! Углы кнопками проколоты. Ну кто ж так делает! Придется теперь замазывать. Не мог на одном листе написать, что ли?
— Так ведь таких больших листов вообще не бывает, — пытался оправдываться Азазелло.
— Ну так склеивать же надо, а не скалывать. Крахмал у тебя есть? Или мука?
— Есть маленько.
— Тащи сюда. И вообще давай договоримся так: мы эту картину всю вместе склеим, отреставрируем, как надо, раму сделаем вон из тех досок, подрамник, все, как положено, поставим хотя бы к стене, а потом уже будем обсуждать, что у тебя такое получилось. Лады?
— Лады! — обрадовался Азазелло.
Работа, впрочем, заняла несколько больше времени, чем планировалось. Но, как впоследствии записал в своей тетради Хугин, на двенадцатые сутки Катастрофы картинная галерея все-таки открылась.
— А что? А ничего! — удовлетворенно произнес художник, в последний раз оглядывая развешанные картины. — Зови народ.
Народ, кстати, и так собрался уже под дверью, привлеченный самыми невероятными слухами.