И только чуть более ста лет назад Кадошимы нашли колдовской способ разорвать свои узы в потустороннем мире. Они вернулись в Изгнанные земли в порыве ненависти и резни, но Бен-Элим последовали за ними, и их вечная война перекинулась в мир плоти.
Многое изменилось с приходом Бен-Элимов", — сказал Дрем.
Да, — хмыкнул Олин. И мало что хорошего".
Отец Дрема не был сторонником Бен-Элимов. Он вообще редко упоминал о них, несмотря на попытки Дрема втянуть его в разговор.
'А вот превратить Запустение в это — это хорошо', - сказал Дрем, махнув рукой на раскинувшийся перед ними пейзаж.
'Это хорошо, — согласился его отец, — но Бен-Элим этого не делал. Это сделали они, — сказал он, указывая на поселение у озера, — и другие, подобные им. Такие, как мы".
'Мы трапперы, охотники.'
'Да, но я имею в виду людей, которые путешествовали на север и поселились здесь, орошая, занимаясь сельским хозяйством, сажая, выращивая. Запустение стало таким, потому что поколения людей вроде нас сделали его лучшим местом. Хотя я полагаю, что Бен-Элим тоже причина этого, их защита на юге была тем, что привело многих сюда".
Дрем ненадолго задумался. Звезды зажглись в вороньей тьме ночи, когда темнота просочилась в окружающий мир.
'Но ведь они придут и сюда, не так ли?' сказал Дрем в ночь. Бен-Элим. Рано или поздно, как и в других местах, они придут охотиться на Кадошимов".
Последнее слово он произнес быстро, зная, что его отец не любит, когда его произносят.
Кадошимы. Ужасные демоны Асрота, вырвавшиеся из своих уз в потустороннем мире и попавшие в мир Дрема, чтобы стать существами из плоти и крови, монстрами, пришедшими уничтожить все, что живет в этих Изгнанных Землях. Его отец ненавидел их, ненавидел сам звук их имени.
Потому что они убили мою маму.
Он не хотел расстраивать своего отца, слышал, как участилось его дыхание, как напрягся его корпус только от этих нескольких слов, но если он сможет заставить его говорить о Кадошиме, может быть, тогда он сможет говорить и о маме Дрема…
Да, — прорычал Олин, сплюнув на пол рядом с собой. Бен-Элим однажды придет сюда. Но скорее позже, чем раньше, я надеюсь. Пусть они пробудут в Драссиле еще сто лет. И каждый день до тех пор будет лучше из-за их отсутствия. Я много лет искал место, где мы могли бы жить свободно". Он перевел дыхание, казалось, собираясь сказать что-то еще, но за этим последовало молчание.
Дрем глубоко вдохнул, в воздухе витал аромат сосен и зимы.
Ты не видел Драссил?" — спросил он, используя новую тактику.
Олин бросил на него косой взгляд.
'Видел, как ты прекрасно знаешь'.
Дрем открыл рот, чтобы задать еще один вопрос.
Довольно, — процедил его отец, быстро вставая. Назавтра долгий день, я в постель". Он топнул ногой и на мгновение замер в нерешительности, глядя на Дрема. Затем он отошел и лег поближе к огню. Дрем слышал шорох мехов и хлопанье пробки, откупоривающей медовуху.
Дрем сидел и смотрел в темноту, прислушиваясь к ночным звукам.
Дрем проснулся от сильного грохота. Пошатываясь, он поднялся на ноги, свалил с себя меха, мокрые от рассветной росы, и посмотрел на своего отца, который стоял на ногах, держа в одной руке топор с короткой рукояткой, в другой — нож. Рассветная тишина была нарушена ревом, который эхом разнесся по предгорьям, спугивая птиц с веток.
"Яма", — сказал Олин и бросился бежать. Дрем опустился на землю и поднял копье, его длинные ноги понесли его за отцом, который уже исчезал среди сосен, укрывавших склон холма.
Тропинка изгибалась рядом с рекой, в которой плескалась и пенилась ледяная вода, свежая с гор. Дрем приблизился к дану, когда земля начала выравниваться, и увидел, как тот остановился в двадцати шагах впереди.
Дрем догнал его, тяжело дыша и с недоверием глядя на зрелище, заставившее Олина остановиться.
Лосиная яма представляла собой массу сучьев и шерсти: огромный лосиный бык с головой и плечами скребся по земле, пытаясь выбраться наружу. Он неистово выл, облака холодного дыхания клубились в воздухе, в его криках слышались ужас и агония.
Потому что вместе с ним в яме было что-то еще. Или его часть — слишком большая, чтобы яма могла ее вместить.