Но новоселье не состоялось.
В Южное въезжали по темноте. За стеклышками «пазика» чувствовался настоящий морозище («Аж под сорок!» — крестились старухи). Барабанчук всю дорогу балагурил с женщиной. Выяснилось (женщина жила в Южном), что командированные живут в старой, отслужившей свое школе, что заготовка хвои ведется уже с месяц, что мужики Южного в обиде на городских, так как в местном сельпо ни водки, ни вина не достать. При последнем сообщении Барабанчук, значительно крякнув, похлопал по карманам и подмигнул Гришухе.
Наконец «пазик» остановился и раскрыл двери навстречу морозу. Женщина, рассказав, как найти школу, и посмеявшись приглашению Барабанчука «заходить на чай», растворилась в черноте переулка, тихо расползлись во все стороны старухи, и они остались одни: с рюкзаками, двумя бутылками вина в карманах Барабанчука и со смутно-непонятным настроением в душе.
Среди полузаснувших деревенских домов школу разыскали сразу: она выделялась барачно-казенным видом и ярким светом, льющимся из незашторенных окон.
У входа стояло несколько мужиков в пиджаках и без шапок. Они о чем-то невнятно и вразнобой спорили, разболтанно размахивая руками.
Отворилась дверь, и вышел еще мужик. Этот был одет, кряжист и не очень пьян на вид. Увидев новеньких, он гоготнул и сказал счастливым басом:
— Из какой шараги?
— Мы не из шараги, — сказал Гришуха. — Мы из строительного управления.
— А-а-а, — махнул рукой кряжистый. — Все равно. Я к тому, ребята, что не вовремя вы прикатили: в школе ни одного места нет. Где спать-то будете?
— Как же так? — сказал Гришуха. — Начальник говорил, что все подготовлено. Как же так?
— Да-а-а, — гулко протянул кряжистый. — Начальство, они мастаки обещать. Вот и здесь. Понавалило народу, а вырубками всех обеспечить не могут. Два-три дня поработаешь и шабаш.
— Послушай, корешок, — ласково встрял Барабанчук. — А не знаешь ли ты бабки, чтобы ночевать пускала?
— Нет, — сказал кряжистый и покачал головой. — Не знаю. Про тех, что самогон гонят, — знаю, а которые ночевать… Правда, есть место, — он показал рукой вдоль улицы. — Вон там, на краю села, участок дорожников. Имеется у них, вроде, пара комнат для командированных. Может, устроят.
— А агроном в Южном часто бывает? — спросил Гришуха.
— Бывает. И часто. Да сами увидите.
— Дался тебе агроном, — ухватил Барабанчук Гришуху за полу фуфайки. — На снегу спать собираешься? Поплыли короче.
Они шли уже по улице, когда их нагнал рокочущий бас:
— Не устроитесь, так в школу возвращайтесь. В учительской моя бригада. Перекантуемся.
Им долго не открывали. Мороз поослаб, но зато воздух, расколовшись, пришел в движение, бросал в лицо жесткие гроздья снега.
Наконец, после того, как Барабанчук, развернувшись, забухал в дверь пяткой валенка, слева зажглось окно, щелкнул замок. На пороге, в накинутом пальто и платке стояла женщина.
— Командировочные? — спросила она.
— Да-да, — поспешно сказал Гришуха.
— Ну, так проходите. — В голосе ее Гришуха услышал приветливые нотки. Они прошли маленький коридорчик и попали в гостиную. Рядом с пышным, волнообразным диваном стоял асимметричный, жирно лакированный столик. Блеснуло трюмо у дальней стены. В двух углах стояло по розе. На одной из них висело несколько будто привязанных тяжелых цветков.
— Садитесь, — кивнула на диван женщина. — Я сейчас.
Они сели. В гостиной было тепло и почти уютно. Вместо уходившей тревоги на Гришуху накатывалась усталость.
Со стопкой белого белья вошла женщина.
— Оформлю вас завтра, — сказала она и, оставив белье на столике, подошла к заузоренному окну. — Сегодня куда там. Поздно. Располагайтесь в первой комнате.
— Сщас бы ванну, — заулыбался Барабанчук, — и полный сервис.
— Ох, и метет, — сказала женщина. — И в Степном, поди, так же?
— Наверное, так же, — согласился Гришуха. — А вот в городе, когда мы выезжали, не мело, но мороз был злющий.
— Как в городе? — повернулась женщина. — Вы же из Степного. Командировочные. Меня начальник предупредил — трое ремонтников.
— Мы и есть командированные. И ехали через Степное, только в правлении не было никого: да какая разница, в Южное бы и послали, а так мы с утра и начнем лапку готовить, — говорил Гришуха и видел, как взгляд женщины становился жестче и жестче.
— Ах, по-ня-я-тно, — протянула она, распрямившись струной. — Так вы на ла-а-пку. Знать не знаю! — вдруг рявкнула она, злясь за свой промах. — Командировочные. На ла-а-пку. Знать не знаю! Пьяницы! Идите в школу, где все ваши, там и пейте.