Оторвавшись, Горин обернулся и, встретившись взглядом с Толкачевым, указал рукой на поле. Тот кивнул, подозвал Сысина, они влезли к Горину и стали рядом. Толкачев, показывая на поле, кратко объяснил работу. От пяти комбайнов зерно берет он с Сысиным, от остальных — Горин. Решено было подстраховывать друг друга, а чтобы комбайны все вдруг не остались без машин, первым возьмет зерно Сысин, потом Горин, а пока будет грузиться Толкачев, подъедет пустой Сысин.
Они въехали на пригорок за озерцом, выстроились в ряд навстречу полю, заглушили моторы и молча следили за накатывающимися на них и убегающими комбайнами. «Мы как три богатыря, — подумал Горин. — Только кто есть кто? Ну, Сысин, ясно, — Алеша Попович. А Илья Муромец? Здоровяк Толкачев на своем ЗИЛе или я — худой и бледный Горин — на длинном КамАЗе? Скорее, Илья Муромец — Толкачев. Он и стал в центре…»
Вдруг один из комбайнов застыл, и на нем ярко замигал маячок. Толкачев взглянул на Сысина, рука того дернулась к ключу зажигания, и машина Летчика понеслась по стерне, объезжая неподнятые рядки, к комбайну…
Тут же засверкал маячок на другом, и Горин, разволновавшись и не сразу включив двигатель, медленно двинулся к комбайну, так же, как и Сысин, объезжая рядки неубранного хлеба.
…Прошло три дня, и Горин втянулся в карусель под комбайнами. Работали они по 16—18 часов в сутки, но норму Горин делал процентов на семьдесят. Чуть больше набегало у Сысина. Норму выполнял только Толкачев. Горин видел, каким чертом тот крутился у комбайнов, и спросил бригадира — отчего такая норма?
— Экономисты перемудрили, — ответил Толкачев. — Да и как все учесть: погоду, дороги, поля, их урожайность, машины? Ты вон по три часа иной раз только грузишься. А погода? Дождь пошел — стоим, роса выпала — опять стоим… Ну, ничего, — расправил плечи Толкачев. — Возьмем свое на вывозке. Здесь перемудрили, а там недомудрили… По двести пятьдесят процентов делать будем, — сверкнул он белыми зубами. — Сегодня кончим пораньше — в баньку сходим, а завтра и начнем…
Утром в диспетчерской было собрание. Привыкший к тягучести и волынке собраний, проходивших в их заводском гараже, Горин удивился быстроте и деловитости утреннего. Первым выступил Холстов. Побритый, цветущий, мощный — он нравился всем. Это было заметно. Холстов сказал, что уборка практически кончилась, осталась «чепуха» — несколько низкоурожайных полей, на которые никто не рассчитывал, но коль там что-то выросло — надо убрать.
Чтобы подобрать «чепуху», оставили несколько машин. Это был самый больной вопрос. Но Холстов ловко и быстро его уладил, оставив под комбайнами машины водителей, провинившихся в чем-либо. Вслух об этом сказано не было. Наоборот, Холстов сказал, что этим водителям оказано доверие и так далее. Вслух Холстов пообещал надбавить размер премии. Бригадиром назначили Сысина. Леха Сысин был молод и еще не полюбил деньги. Он любил свободу (а бригадирство эту свободу давало) и согласился.
Покончив с трудным вопросом, Холстов предоставил слово главному агроному — молодому, узкоглазому, с черными прямыми жесткими волосами казаху. По-своему, по-азиатски, казах был красив. Начав с того, что «все дороги ведут на ХПП» и «не хлебом единым живет водитель», агроном быстро и деловито, пересыпая речь пословицами и поговорками, объяснил условия премирования.
…Все местные дороги, наверное, и в самом деле вели в райцентр, где находился хлебоприемный пункт, и, наверное, все были в этой ровной степи прямы, однообразны и плохи, как и эта, что вела из Касселя. И сейчас, машинально по ней лавируя, Горин думал о собрании, деловых способностях Холстова, ловком Толкачеве, еще до собрания загрузившем свой ЗИЛ, и теперь уже, наверное, разгрузившемся на ХПП, о казахе-агрономе, знающем русский язык лучше Холстова, да и его — Горина.
В дальней дороге любой водитель начинает думать. Его руки, ноги быстро и ловко делают свое дело. Машина объезжает выбоины, тормозит, обгоняет, тяжело груженная — медленно ползет в гору, а водитель думает. Без этого нельзя. Эти думы не из той породы, когда можно задуматься и въехать в опору. Нет, это даже не думы, а некий фон из мыслей, уже перебродивших и отстоявшихся. Этот фон необходим. Не будет его — нападет сонливость и в опору точно въедешь!
Несмотря на деловитость и быстроту утреннего собрания, что-то не понравилось в нем Горину. «Что же?» — думал он. Что руководить бригадой оставили ловкого Толкачева? Но это же верно. Толкачев и сам заработает и других заставит… Раздражает цветущий Холстов? Но он так все правильно делает. А как разбирается в людях… С водителями заводского гаража так быстро и тихо ничего бы не получилось. Кого-то не устроил бы меньший заработок, а кого-то — барахлит мотор, плохая резина — дальние рейсы. Но Холстов все прикинул — ни одного протеста. А, может, его знают? Он не первый год здесь. Знают и верят. И что премию добавят, и резину найдут, и мотор заменят. Да-а-а… Отработанная система… А чем казах не по душе? У совхоза все шансы занять первое место по району, а то и по области. Вон в местной многотиражке… Впереди — Кассель!.. И уже заготовлен силос, убрана почти вся пшеница… Осталось последнее — хлеб на ХПП! И был такой же декадник на силосе, и премии были, и все довольны. А сейчас еще больший шанс денег огрести. Стоп… Может, дело не в Холстове и не в агрономе, а в том, что слишком деньгами пахнет, живыми деньгами? Наверное, это и не нравится. Слишком просто и денежно. До ХПП восемьдесят километров. Средняя скорость — сорок в час. И это по объездной, хорошей дороге. Два рейса — норму — сделать можно. Даже если учесть загрузку и разгрузку. За норму — премия из совхозных денег. Десять рублей. На следующий день — и живыми деньгами. За каждый следующий рейс — по пятерочке надбавка. За три — уже пятнадцать, а за пять — двадцать пять. И сразу же. Живыми деньгами. Учитывая, что и норму на 200—300 процентов делать будешь, и Холстов тоже 40 процентов премиальных заплатит, и плюс 75 процентов от среднего заработка по «Положению», — это же громадные деньги. Но по объездной дороге пять рейсов не сделаешь! В сутках 24 часа, а надо и есть, и пить, да и поспать не мешает. Но ты-то не по объездной пилишь, не по той, на которую норма рассчитана, а по недостроенной, прямиком, зато на тридцать верст меньше. Вот на что агроном намекал: «Все дороги на ХПП ведут…»